Рога

Когда ему было шестнадцать, какое-то короткое время она принадлежала ему по праву. В течение нескольких дней он носил крестик Меррин на шее и иногда, прижимая его к губам, представлял себе, что целует ее, когда этот крестик на ней – крестик и больше ничего. Но тогда он упустил и крестик, и ее самое, потому что, сколько бы ему ни хотелось увидеть ее нагую и бледную в полутьме, еще больше ему хотелось разнести что-нибудь солидное, услышать оглушительный взрыв, увидеть, как какая-нибудь машина превращается в бушующий вулкан. Ну, скажем, материнский «Кадиллак» вместе с самой матерью. Сама уже эта мысль заставляла его сердце биться сильнее, возбуждала больше всех фантазий, касавшихся Меррин. Поэтому он отдал ее, вернул. Заключил с Игом дурацкую сделку – сделку с дьяволом, если разобраться. И сделка эта стоила ему не только девушки, она стоила ему глаза. Ли видел в этом некий скрытый смысл. Он совершил однажды чудо, достал до неба и поймал луну, не дав ей упасть, и с того самого дня Бог указывал ему на другие вещи, нуждавшиеся в умелых руках: котов и кресты, политические кампании и старух в маразме. То, что он чинил, навеки принадлежало ему, он мог сделать с этой вещью все, что ему хотелось, и лишь однажды он отдал то, что Бог вложил ему в руки, – и тут же наполовину ослеп; явное напоминание, чтобы никогда больше так не делал. А теперь крестик снова попал ему в руки – новое доказательство, в котором он, в общем-то, не нуждался, что невидимая рука ведет его к некой цели, что в его знакомстве с Меррин есть некий тайный смысл. Он ощущал на себе обязанность привести в порядок этот крестик, а затем неким образом и саму Меррин, может быть, просто освободить ее от Ига.

Может, Ли так и продержался бы все лето вдали от Меррин, но затем Иг облегчил ему встречу с ней, прислав из Нью-Йорка мейл:

«Меррин хочет свой комод, но у нее нет машины, а ее папаша занят на работе. Она сказала, что все-таки ты не обязан быть у нее на подхвате, но мы-то с тобой знаем, что обязан, так что завези ей комод в следующий раз, как твой конгрессмен пошлет тебя в Бостон. Кроме того, у Меррин есть для тебя подходящая блондинка. Только представь себе, каких детей наплодит тебе эта женщина, маленьких викингов с глазами как Северный Ледовитый океан. Так что приезжай к Меррин при первой же возможности. Ты не можешь противиться ее призыву. Пусть она выставит тебе хороший ужин. Теперь, когда я уезжаю, ты должен быть готов с радостью выполнять для нее любую черную работу.

Ну как ты там, еще тоскуешь? – Иг».

Ли долго не мог понять конец этого сообщения – «Ну как ты там, еще тоскуешь?» – все утро ломал над ним голову, а затем вспомнил, что мать его умерла, уже две недели как умерла. Но еще больше его заинтересовала строчка насчет того, чтобы с радостью выполнять для Меррин любую черную работу, весьма примечательная просьба. Следующей ночью Ли обуяли жаркие эротические сны: ему снилось, что Меррин лежит голая в его постели, а он сидит на ее руках и вставляет ей в рот воронку, красную пластиковую воронку, а затем заливает в воронку бензин, и Меррин начинает вздрагивать под ним, словно при оргазме. Он зажигает спичку, держа коробок во рту, и бросает его в воронку. Раздается глухой хлопок, из воронки хлещет красный огонь, ее удивленные глаза воспламеняются. Проснувшись, Ли обнаружил, что лежит на мокрых простынях, таких поллюций у него никогда еще не было.

Через два дня была пятница, и Ли заехал к родителям Меррин за комодом. Чтобы освободить для комода место, ему пришлось переставить тяжелый ржавый ящик с инструментами из багажника на заднее сиденье, и даже так пришлось взять у отца Меррин багажные ремни, чтобы привязать комод, потому что багажник не закрывался. На полпути в Бостон Ли остановился и послал сообщение:

«Сегодня буду в Бостоне, везу в багажнике этого тяжелого сучьего кота, так что будь дома, чтобы принять. Если моя ледяная королева где-нибудь поблизости, может быть, я смогу с ней встретиться».

Меррин не скоро, но ответила:

«ты Ли молоток что ко мне заедешь но нужно было сказать мне заранее хрен тебе а не королева сегодня она работает так что обойдешься и мной».

33

Меррин открыла дверь в тренировочных штанах и мешковатой куртке с капюшоном; ее соседкой оказалась мужеподобная азиатка, имевшая привычку часто и неприятно хихикать. Та разгуливала по гостиной, непрерывно болтая по мобильнику сильно в нос и настолько жизнерадостно, что могла достать кого угодно.

– И вообще, что у тебя в этой штуке? – спросил Ли, прислонившись к комоду и вытирая с лица обильно выступивший пот. Он приволок комод наверх, привязав его к тележке, буквально навязанной ему отцом Меррин, и дважды чуть его не грохнул, ведь тащить надо было семнадцать ступенек. – Кольчужные рыцарские подштанники?

Азиатка взглянула на Меррин и сказала:

– Скорее уж чугунный пояс верности.

И ушла, заливаясь своим гогочущим смехом.

– Я думал, она уже съехала, – сказал Ли, когда соседка удалилась в другую комнату.