Рога

– У папаши Гэри, моего дядюшки, стоит в лесу, за его домом в Дерри, несколько старых развалюх. У него домашняя торговля запчастями. Во всяком случае, он говорит, что торгует автомобильными запчастями. Только я никогда не видела у него никаких клиентов.

– Ты как-нибудь расскажи об этом Ли, – сказал Иг.

Кто-то за ними постучал в витринное стекло кулаком; они быстро повернулись и увидели Игову мать. Лидия улыбнулась Гленне, сдержанно махнула ей рукой, затем посмотрела на Ига и широко, с нетерпеливым видом раскрыла глаза. Иг кивнул, но, когда мать снова повернулась к ним спиной, он не кинулся тут же в салон.

Гленна вопросительно наклонила голову.

– Так ты что, если будет устраиваться какой-нибудь поджог, хочешь поучаствовать?

– Нет, не очень. А вы, ребята, развлекайтесь.

– «Вы, ребята», – сказала Гленна и широко улыбнулась. – А что ты будешь делать со своими волосами?

– Не знаю. Наверное, то же, что и всегда.

– Тебе нужно сбрить их, – твердо сказала Гленна. – Наголо. Получится очень круто.

– Э-э… Нет. Мне не позволит мама.

– Тогда по крайней мере коротко их подстриги и обработай под панка. Осветли кончики или как-то так. Волосы – это же часть того, что ты такое. Неужели ты не хочешь быть чем-нибудь интересным? – Она протянула руку и взъерошила ему волосы. – Ты можешь быть интересным при минимальных усилиях.

– Не думаю, чтобы мой голос что-нибудь тут значил. Мама захочет, чтобы я выглядел нормально.

– Плохо дело, – сказала Гленна. – Сама-то я люблю сумасшедшие прически.

– Да? – спросил Гэри, сиречь Дорога в ад. – Полюби лучше мою жопу.

Они повернули головы, чтобы взглянуть на Дорогу в ад и длинноволосого парня, только что вышедших из-за мусорного бака. Те собрали в мусоре обрезки волос и приклеили к лицу Гари, создав клочкастую рыжую бородку вроде той, какая у Ван Гога на автопортретах. Она совершенно не подходила к синеватой щетине на выбритой голове Гари.

Гленна страдальчески поморщилась.

– Ох, господи! Жопа, да кого ты хочешь этим провести?

– Дай мне свою куртку, – сказал Гари. – В твоей куртке я точно сойду по крайней мере за двадцатилетнего.

– Ты сойдешь за умственно отсталого, – сказала Гленна. – И нельзя, чтобы тебя задержали в этой куртке.

– А что, хорошая куртка, – сказал Иг.

Гленна взглянула на него с загадочным состраданием.

– Ее дал мне Ли. Такой уж он щедрый.

18

Ли открыл рот, чтобы что-то сказать, но затем передумал и закрыл его.

– Что? – спросил Иг.

Ли снова открыл рот, закрыл его, открыл и сказал:

– Мне нравится эта «ра-та-та» Глена Миллера. Под эту песню и медведь затанцует.

Иг кивнул и ничего не ответил.

Они были в бассейне, потому что вернулся настоящий август. Никакого больше дождя, никакого холода не по сезону. Градусник показывал почти сто градусов[17], в небе ни облачка, переносица Ли была намазана белым лосьоном от загара. На Иге был спасательный круг, а Ли лежал на надувном матрасе. Оба они плавали в теплой воде, так зверски хлорированной, что хлор ел им глаза. Было слишком жарко, чтобы как-нибудь резвиться.

Крестик все еще висел у Ли на шее. Точнее говоря, лежал на матрасе, натянув цепочку в сторону Ига – словно Игов взгляд обладал магнетизмом. Крестик блестел на солнце, посылая Игу в глаза отрывистые сигналы. Игу не требовалось азбуки Морзе, чтобы понять, о чем он сейчас сигналит. Была суббота, а значит, завтра Меррин Уильямс будет в церкви. Последний шанс, сигналил крестик. Последний шанс, последний шанс.

Губы Ли слегка разошлись. Казалось, он хочет сказать что-то еще, но не знает, как это сделать. В конце концов он выдавил из себя:

– Гленнин двоюродный брат Гэри устраивает через пару недель большой костер. Около их дома. Нечто вроде прощания с летом. У него есть бутылочные ракеты и всякое такое. Он говорит, возможно, будет и пиво. Ты как, пойдешь?

– Когда?

– В последнюю субботу этого месяца.

– Не могу. Мой папа играет вместе с Джоном Уильямсом на концерте «Бостон-попс». Это у них премьера сезона. На премьеры сезона мы всегда ходим.

– Да, я понимаю, – кивнул Ли.

Он положил крестик в рот, пососал и задумался. Затем уронил его и сказал наконец то, что хотел сказать:

– А ты ее не продашь?

– Что продать?

– «Евину вишенку». Петарду. Там у Гэри стоит одна древняя развалюха. Гэри говорит, что, если мы ее взорвем, никого это не побеспокоит. Мы можем облить ее жидкостью для зажигалок, а затем взорвать… – Он осекся и добавил: – Только я совсем не потому спросил тебя, сможешь ли ты прийти. Я спросил потому, что с тобой было бы интереснее.

– Да, я понимаю, – кивнул Иг. – Только мне кажется, было бы неправильно продавать ее тебе.

– Ну что ж. Нельзя, чтобы ты все время давал и давал мне всякие вещи. А если бы ты ее продавал, сколько бы ты запросил? У меня есть небольшая сумма, сэкономленная на чаевых от торговли журналами.

«Или ты можешь прихватить у мамы двадцатку», – подумал Иг ехидным бархатным голосом, в котором едва распознал свой.

– Мне не нужны твои деньги, – сказал Иг. – Но я могу с тобой обменяться.

– На что?

– Вот на это, – сказал Иг и кивнул на крестик.