Рога

Меррин покачала головой, но Иг, в общем-то, не понял, говорит она «нет» или отказывается отвечать на вопрос. Она уже смаргивала слезы, он не знал, когда это началось. К своему удивлению, он не почувствовал желания ее успокоить. Он был в тисках чего-то такого, чего и сам не понимал, некой извращенной смеси гнева и возбуждения. Какая-то часть его с удивлением обнаружила, что приятно чувствовать себя оскорбленным, иметь оправдание за то, что он доставляет ей боль. Смотреть, как много боли он может ей причинить. Он хотел исхлестать ее своими вопросами. В то же самое время у него перед глазами стали возникать картины: Меррин на коленях в неразберихе мятых простыней, на ее теле яркие линии от полузакрытых жалюзи, чья-то рука тянется к ее обнаженным бедрам. Картина в равной степени возмущала его и возбуждала.

– Иг, – сказала она. – Пожалуйста.

– Прекрати свои «пожалуйста»! Есть некоторые вещи, которых ты мне не говоришь. Вещи, которые мне нужно знать. Мне нужно знать: ты с ним трахалась? Скажи мне, трахалась ли ты с ним.

– Нет.

– Хорошо. Он когда-нибудь там бывал? В твоей квартире, когда я звонил тебе из Нью-Йорка? Сидел там, запустив тебе руку под юбку?

– Нет, Иг, мы встретились за ланчем. И это все. Мы с ним иногда говорили. По большей части об учебе.

– А когда я трахаю тебя, ты думаешь о нем?

– Господи, конечно, нет. Как ты можешь такое спрашивать?

– Я спрашиваю, потому что хочу знать все. Я хочу знать все до мельчайших дерьмовых подробностей, которых ты мне не говоришь, знать каждую твою грязную тайну.

– Почему?

– Потому что так мне будет легче тебя ненавидеть.

Около их столика напряженно стояла официантка, окаменевшая в процессе подачи им свеженалитых стаканов.

– Какого хрена ты на нас уставилась? – спросил Иг, и она неуверенно отшагнула назад.

И не только официантка на них уставилась. К ним поворачивались головы от других ближних столиков. Некоторые из зрителей смотрели серьезно, в то время как другие, преимущественно молодые парочки, наблюдали за ними веселыми блестящими глазами, силясь не рассмеяться. Ничто не бывает таким забавным, как шумная принародная ссора.

Когда Иг снова взглянул на Меррин, та уже стояла за своим стулом. В ее руках был его галстук. Когда Иг его отшвырнул, она его подобрала и с того времени машинально складывала и разглаживала.

– Куда ты идешь? – спросил Иг и схватил ее за плечо в тот самый момент, когда она пыталась пройти мимо него.

Меррин качнулась и ударилась о столик. Она была пьяная. Они оба были пьяные.

– Иг, – сказала она. – Рука.

Только тогда он осознал, как крепко сжимает ее плечо, впиваясь пальцами с такой силой, что чувствуется кость. Чтобы разжать руку, ему потребовалось сознательное усилие.

– Я никуда не убегаю, – сказала Меррин. – Мне нужно немножко привести себя в порядок. – Она указала на свое лицо.

– Мы не кончили нашего разговора. Ты мне многое еще не рассказала.

– Если и есть вещи, которые я не хочу тебе рассказывать, – сказала Меррин, – это из лучших соображений. Просто, Иг, я не хочу, чтобы тебе было больно.

– Поздно задумалась.

– Потому что я тебя люблю.

– Не верю.

Иг сказал это в первую очередь, чтобы причинить ей боль, – положа руку на сердце, он не знал, верит ей или нет, – и почувствовал дикий прилив восторга, увидев, что добился успеха. На глаза Меррин навернулись слезы, она покачнулась и схватилась за столик рукой, чтобы сохранить равновесие.

– Если я что-то от тебя скрываю, то это чтобы защитить тебя. Я знаю, какой ты хороший. Ты заслуживаешь лучшего, чем получил, связавшись со мной.

– В конце концов, – сказал Иг, – мы в чем-то согласились. Я заслуживаю лучшего.

Меррин ждала, что Иг скажет что-нибудь еще, но он не мог, ему снова не хватало воздуха. Она повернулась и стала пробираться сквозь толпу к женскому туалету. Наблюдая за тем, как она уходит, Иг допил свой мартини. В этой белой блузке и перламутрово-серой юбке она смотрелась очень хорошо, Иг видел, как несколько студентов повернули вслед ей головы, затем один из них что-то сказал, а другой рассмеялся. Игу казалось, что кровь его сгустилась и течет очень медленно, он ощущал пульс, колотящийся в висках. Он даже не осознавал, что около их столика стоит какой-то человек, не слышал, как тот сказал «сэр», и даже его не видел, пока этот парень не нагнулся и не заглянул ему в лицо. У парня была фигура культуриста, его белая спортивная теннисная рубашка туго натягивалась на плечах. Из-под костистого уступа лба выглядывали маленькие голубые глазки.

– Сэр, – повторил он, – мы должны попросить вас и вашу жену покинуть заведение. Мы не можем допустить, чтобы вы оскорбляли наших сотрудников.

– Она мне не жена. Просто баба, которую я иногда трахал.

– Я не хочу слышать здесь такие выражения, – сказал здоровый мужик (бармен? вышибала?). – Употребляйте их в другом месте.