Ранн приоткрыл рот и, повернув голову, посмотрел на товарища. Лицо Фафнира в тот момент казалось полем битвы между весельем и скепсисом.
— Чтобы
Шутил тот чрезвычайно редко. Фафнир покачал головой.
Сигизмунд, посерьёзнев, обратил на товарища холодный взор.
— Почему ты ищешь смысл? — спросил он. — Не в твоей природе сомневаться, туда ли течёт река жизни[1].
— Вопрос касается не грядущего потока, а уже проложенного русла, — Ранн глубоко вздохнул. Атмосферу мира насыщали выбросы военной промышленности и строительная пыль. Если бы Фафнир очень сильно постарался, то мог бы притвориться, что помнит, каков на вкус морозный свежий воздух ледяных ульев Инвита. — Как мы оказались здесь, на этой стене, а не там, с другими легионами?
— По воле Императора, разумеется, — отозвался Сигизмунд. Он шагнул вперёд, к ферробетонному валу, и посмотрел вниз. Колонна из двенадцати боевых танков «Леман Русс», рокочущих моторами, ползла по мостовой от ворот, извиваясь, будто змея. Машины направлялись к районам сосредоточения в сотне километров к востоку, и краска на них уже потемнела от смога. — После Улланора, когда Император удалился к Своим трудам под Дворцом, Дорна наделили военной властью над Террой. Вот почему мы здесь.
— Ты всё ещё не понимаешь, о чём я, брат. — Ранн ударил кулаком по зубцу крепостной стены. — Хотя всё кончилось скверно, в те времена мы знали, почему именно Хоруса назначили магистром войны. Ведь он казался лучшим среди примархов. Прямой, любимый своими братьями, исключительно способный. Наверняка Император имел столь же весомые причины, чтобы избрать
— Очень скоро станет понятно, за кем преимущество, — прорычал Сигизмунд.
— Но ради чего вообще выбирать кого-либо, когда Великий крестовый поход ещё не окончен? — Ранн, увлёкшись рассуждениями, практически не обращал внимания на соратника. — Есть же Регент, Малкадор, так зачем приглашать военачальника, причём именно владыку Дорна?
— Затем, что Он не нуждался ни в государственном муже, ни в кастеляне, ни в канцлере. Я не могу поверить, что Император предчувствовал постигшее всех нас бедствие, так что нашего прародителя избрали не ради подготовки к осаде. Ты не задумывался, как бы поступили братья нашего господина, если бы кого-то из них попросили вернуться на Терру, дабы присматривать за советом администраторов и сборщиков налогов? Захотел бы Гиллиман вмешаться в этот процесс? А что насчёт Пертурабо, которому кажется, что его не замечают, и эта паранойя крепнет день ото дня[2]? И зачем сковывать Сангвиния в роскошной келье, когда он может нести своё величие в самые дальние уголки Галактики?
— Мне понятен ход твоих мыслей. — Ранн, охваченный воспоминаниями, провёл тыльной стороной ладони по шрамам на щеке. — Долг перед Императором превыше всего. Наш повелитель доказал это, когда Девять Сорок три приводили к Согласию.
— Тем, что предоставил Фулгриму честь разрушить орочью цитадель? Возможно, но Дорн продемонстрировал Императору, что он самый послушный из Его сыновей, ещё раньше, у Тиссонова Пролива, когда Ангрон преследовал врагов в звёздной бездне, а мы держались в тылу, защищая его линии снабжения.
— Надёжность не всегда определяется тем, что ты готов остаться позади. Помнишь, как владыка Дорн возглавил первую атаку на Эпеллиант-Гелос, хотя собрались ещё не все силы флота? — Взгляд Ранна устремился на горизонт, капитан вспоминал давно минувшие дни кровавых городских боёв. В ходе той кампании они купировали только начинавшуюся контратаку противника, которая стала бы катастрофой для имперских сил, если бы набрала обороты. — Мы потеряли многих легионеров. Владыка Дорн знал о цене победы, но всё равно действовал.
— Рогал Дорн уже давно был Преторианцем Императора, — донёсся голос из неосвещённого дверного прохода позади воинов. — Задолго до того, как осознал своё положение. Император же понял это ещё после Ночного крестового похода, сто шестьдесят пять лет тому назад.