Рогнеда. Книга 1

Гришка замолчал, умоляюще, снизу вверх, смотря на Василия. Тот, после слов Гришки, окончательно уверился в своей правоте. Они это, они — злыдни окаянные. Вознамерились извести руками царских приспешников, и чуть было не удалось задуманное. Бог помог! Значит — его правда, раз не дал сгинуть по навету.

Гришка сопел, не спуская взгляда с Василия. Но боярин про него уже забыл.

— Бросьте его собакам. Пусть позабавятся, — сказал и вышел на улицу, отделив дверью истошный вопль обреченного Гришки.

В это самое время, когда Василий на своем подворье мучил дознанием подьячего Гришку, в Борисове умирал боярин Твердислав. Он лежал совсем один в белой чистой горнице. Иногда кто-нибудь из дворни заглядывал и, видя, как тяжело вздымается грудь у боярина под одеялом, удалялись. Вчера к боярину приехал настоятель церкви Сильвестр и причастил Твердислава. И теперь боярин был готов отправиться в последний путь. Тело стало как чужое, все чресла задеревенели и уже не подчинялись хозяину, и только в глазах еще теплилась жизнь. Удивительно, но боли не было, наоборот ощущалась какая-то легкость, будто подняла его на крыло гигантская птица и несла куда-то вдаль. Ускользающим сознанием Твердислав еще цеплялся за жизнь, за действительность, но с каждым часом эти потуги становились все слабее. Единственное, чего он сейчас желал, так это увидеть сына своего, Василия. Но тот пропал и не являлся пред очи умирающего отца. Почему его не позовут к нему? Почему он хоронится от него?

Твердислав разлепил запекшиеся губы, прохрипел:

— Васька.

Тут же из-за двери высунулась белобрысая голова дворового холопа. Прислушался, позвал в тишину горницы:

— Боярин, звал что ли?

Твердислав сколь мог повернул голову.

— Поди сюда.

Холоп несмело подошел, застыл перед ложем.

— Нагнись. — Когда тот нагнул голову, прохрипел: — Ваську сыщите, сына моего… Помираю я… Хочу увидеть его в последний раз и слово отцовское молвить. Сыщите немедля… Время нынче дорого для меня, чувствую, недолго мне осталось. — Задышал неровно, тяжело. — Ступай!

Холоп попятился, выскользнул из-за двери. В коридоре столкнулся с ключником[11] Матвеем. Тот поперхнулся от неожиданности и тут же налетел на нерасторопного юнца:

— Ты чего здесь шляешься? Дел других нету? — проговорил шепотом, притянув к себе.

— Я это… У боярина был… Пробегал мимо и слышу, будто зовет он кого-то. Я и заглянул.

— Ну и…? Да говори толком!

— Просит он, чтобы Василия к нему позвали. Сына его. Говорит, что недолго ему осталось, и перед тем, как помереть, хочет сына своего увидеть.

— Спаси и помилуй! — Матвей перекрестился, пробормотал вполголоса: — Значит, недолго уже осталось. А молодой боярин в Москве, в стольном граде. Он за столь малое время и не доскачет сюда. Посылать, аль нет? Нет, надо послать. А то, когда вернется, гневаться будет. — Матвей отвесил холопу звонкую оплеуху, словно кнутом огрел. — Пошел отсюда! И молчи о том, что видел здесь и слышал. А то не видать тебе более ни маменьки своей, ни батьки.

Юнец, сверкая босыми пятками, припустил по коридору. Матвей немного постоял и, гремя ключами, двинулся следом отдавать распоряжение, чтоб готовили черного вестника в стольный град, к боярину Василию.

Как только они ушли, в сенях опять установилась тишина. Из-за двери, где лежал умирающий, не доносилось ни звука. По полутемному коридору прошелестел легкий ветерок, и в отсвете солнечных лучей на полу обозначилась неясная тень. Она замерла, потом зашевелилась и приняла очертания человеческого тела.

Человек постоял, прислушиваясь, поворачивая из стороны в сторону голову, спрятанную под глубоким капюшоном. Тело незнакомца укрывала рубаха, подпоясанная веревкой, на ногах — легкие и удобные лапти, делающие шаги неслышными. Он напоминал скорее бесплотный дух, чем живого человека, и передвигался с такой легкостью, что, казалось, и не шел вовсе, а скользил по воздуху.

С такой же неуловимостью, едва приоткрыв дверь, он проник в опочивальню боярина Твердислава. Как раз в этот момент, как будто что-то толкнуло изнутри, боярин разлепил глаза, чуть повернул голову.

— Кто здесь? — прохрипел едва слышно.

Человек появился перед Твердиславом, словно тень, наклонился над ложем.

— Ты кто? Я тебя не знаю. — Твердислав мутным взором вгляделся в лицо незнакомца.

— Я пришел за тем, что твоему роду не принадлежит! — Человек положил руки на плечи боярину, чуть надавил. — Отдай, облегчи душу перед смертью.

— А-а… — Твердислав хотел засмеяться, но вместо этого грудь сдавил кашель. — Я ждал тебя… Все время ждал… Так знай. Ничего вы не получите. Ничего!!! От века в век то наше было, и останется за родом нашим. Я охранял тайну эту, а теперь сын мой будет ее хранить… Ему передал я все.

— Глупец, — в голосе незнакомца послышалась досада. — Он же тебя и отравил. Сынок твой единственный. Ты теперь лежишь здесь, помираешь, а он дождаться не может, когда глаза твои навек закроются. Два года он травил тебя ядом тайным, потому и умираешь ты долго.