Рогнеда. Книга 1

Кистень лежал на медвежьей шкуре, накинутой поверх кое-как сколоченной лавки, и смотрел в потолок. Сон не шел, и он завидовал своим подручным, храпевшим рядом. Кистень чуть пошевелился, устраиваясь поудобнее, закинул руки за голову и вперил взгляд в темноту. Глаз ни на что не натыкался, мрак был густым, осязаемым, его хотелось потрогать руками. Кистень выпростал руку из-под головы, пошарил перед собой, и рука тут же исчезла, растворилась во мраке. И тут что-то неуловимо изменилось.

Кистень вздрогнул, наблюдая, как вокруг него, нежданно, закружился хоровод из неясных теней. Присмотрелся и понял, что все это — отголоски былого. Небольшой лаз наполнился стоном, криком, лязгом мечей. Послышалась брань и едва различимый далекий крик жены, которая давно покоится в сырой земле. Почудилось так явственно, так четко, что Кистень осенил себя крестом, хотя давно не верил ни в Бога, ни в черта, а только в свою удачу и чутье, которое почти не подводило. С той самой поры, как встал на извилистую разбойничью тропу.

Тени стали отдаляться. Кистень прикрыл глаза, тряхнул головой, отгоняя наваждение. Почему именно сейчас ему привиделась жена, Матрена? Давно не вспоминал он о ней, а вот встала перед мысленным взором, напоминая о страшном давнишнем грехе. Хотя сама и виновна в том, что поднял на нее нож острый. По-другому было никак, ведь она, Матрена, любушка ясноглазая, и выдала стражникам, когда вскрылось его казнокрадство. Матрена и натолкнула на мысль запустить руку в казну. Боязно было, страшно, но совладал с собой, а потом пошло-поехало. Сам не заметил, как уже не мог остановиться.

Думал, вечно так будет, но все рухнуло в одночасье. Пришли стражники по его душу, да опоздали чуток, успел он утечь, почувствовав опасность. Скрывался по лесам, все ждал момента, как бы домой заявиться. В дождливую ночь, когда терпеть стало невмоготу, подполз, словно вор ночной, к дому, да и заглянул в окно. Несмотря на дождь, ставни были приоткрыты, и он услышал, как Матрена ведет с кем-то разговор. Высунулся сторожко еще чуток и с удивлением узрел начальника городской стражи, Евлампия. Того самого, что приходил за ним, чтоб в колодки заковать. Напротив сидела Матрена с кубком вина в руке и раскрасневшаяся то ли от вина, то ли от шалостей, которые наверняка происходили между ними до того, как под окном появился Кистень.

Злость колыхнулась в душе Федора. Хотел он уже кинуться, желая наказать и неверную жену, и Евлампия, по-хозяйски расположившегося у него в избе, как вдруг долетел в приоткрытое окно обрывок разговора. Федор охолонул чуток и замер, прислушиваясь, а через мгновение понял все. Оказывается, Матрена его, та, в ком души не чаял, давно уже спелась с Евлампием. Был у них тайный уговор: как только Федька наворует достаточно, сжить того со свету. Ведь он, по простоте своей, все золотишко ей отдавал, надеялся, что так сохраннее будет. А на деле вон оно как вышло!

Помутнело в мозгу у Федора от таких вестей, вытащил он засапожный нож и ворвался в избу. Остановился только тогда, когда все было кончено, а два бездыханных тела, искромсанные, словно в лавке у мясника, валялись среди поломанной утвари. Не остановило даже то, что Матрена была на сносях и вот-вот должна была разродиться. Но не думал об этом, когда ножом размахивал. После этого поджег Федор избу и, не оглядываясь, исчез в лесу.

С того момента с прошлой жизнью было покончено. Стал он Кистенем, атаманом лесных татей. Видно, так предопределено богами, бегать ему с кистенем по лесам и искать смертушки, поджидающей за каждым кустом. Бесшабашная молодость ушла, взмахнула хвостом, словно лиса-первогодок, уступив место осторожности. Не раз и не два выручал Кистеня нюх на опасность. Тем и прославился среди лихих людей. Почему-то именно сейчас, в темном лазе, припомнился один случай, произошедший с десяток годков назад. Может потому, что именно в тот раз едва с жизнью не расстался, потеряв всегдашнюю осторожность.

Ватагу в то время имел крепкую, проверенную. Каждый ватажник не единожды испытан кровью, и все держались друг за дружку, спаянные воедино волей их атамана Кистеня. Промышляли они тогда в лесах возле города Кончеева. Доставались в основном крохи, объедки с боярских столов, а большая добыча как-то все стороной обходила. Ватажники голодать начали, и пошло роптание. Пока втихомолку — опасались они поднимать голос на атамана. Но Кистень знал: еще чуток, и ватажники взбунтуются, а тогда могут и на него кинуться. Потому и спал чутко, не расставаясь с кинжалом.