Рой

— Лесную нежить всё равно не извести, — пренебрежительно шевельнул плечами дайн. — Выслеживаешь эту дрянь по буеракам, рискуя своей шкурой, выжигаешь логова, а через месяц-другой всё начинается заново. И откуда только что берётся? Покрутился я полгода на ставке сельского мага, опротивело. Ночью озверевшие упыри только что в окна не лезут, днём селяне за глаза поносят — мол, совсем никудышный колдун, не может раз и навсегда с умертвиями покончить. Вот я и покончил. Не так, правда, как они ожидали. Ты права, ведьма — со всеми можно договориться. Упыри перестали трогать местных — кроме, конечно, забывших купить у меня чудодейственный амулетик, — а затерявшийся в глухомани купец дело обычное.

— А руоешь не убивает людей, — докончила я, — и по её милости вы лишились стабильного дохода и средства запугивания селян, верно?

— Чуть не лишился, — уточнил дайн, небрежно запуская руку во внутренний карман куртки, — но не лишусь. Я ведь не какой-нибудь глупый колдун-наёмник, дразнящий тварь, чтобы я смог верно оценить её силы и возможности. Скоро поле догорит, через два-три дня пчёлы передохнут, а сама руоешь не умеет ни добывать пищу, ни кусаться, и будет вынуждена идти на поклон к людям. Тут-то я её и возьму, тёпленькую. А тебе, ведьма, — уж не обессудь, — живой отсюда не уйти.

Я слишком хорошо знала этот жест. Им обычно выхватывали из карманов магические талисманы, рассчитанные на одно, но сокрушительное заклинание, отразить которое у меня почти не было шансов. Но это не значило, что я не буду пробовать! Дайн ошибся, посчитав меня неудачницей, зарабатывающей на хлеб по трактам. И не мог даже предположить, что лучшая выпускница курса практикует в глухих селения исключительно ради своего удовольствия.

Но пробовать не пришлось. В руке у дайна ничего не было и он торопливо сунул её в другой карман. Потом в третий. Изумление на его лице постепенно сменилось испугом, а затем и откровенным ужасом.

— Что-то потеряли? — с сочувственной издёвкой поинтересовалась я, вскидывая руки.

Дайн инстинктивно попятился, заслоняя лицо, но я метила не в него. Невидимая стена разлетелась вдребезги, освобождённые пчёлы градом посыпались на наши головы. И если с меня они скатывались, как вода, возмущённо жужжа и барахтаясь в волосах, то маг в мгновение ока превратился в мохнатый гудящий кокон, сквозь который не пробилось ни одного крика…

Первый раз я смотрела на пчёл без содрогания, со злорадным удовольствием. А когда они разлетелись, оголённый скелет пошатнулся и рухнул на обугленную землю, рассыпавшись от удара.

Я обернулась. Поле догорало, редкие дымки пугливо прижимались к земле. Высоко в небе правильным кругом висел рой, а под ним, в центре, скрестив руки на груди, с загадочной полуулыбкой на губах стояла матка, и ветер трепал белые пряди её волос.

Мы обе прекрасно знали, что у меня не осталось ни капли магической силы.

* * *

У околицы меня встретил Олуп, переминающийся с ноги на ногу и озадаченно почёсывающий макушку.

— Госпожа ведьма! Где ж вы пропадали-то? Мы тута без вас упыря изловили, кустами к дому подбирался, поганец! Сам голый, лохматый, рожа опухшая — во! — а уж какими словами ругался, распоследнему пьянчуге повторять зазорно. Дескать, не упырь он вовсе, а дайн Дупп, бандитом в лесу оглушённый и обобранный, а мы хамье неотёсанное, богомерзкого разбойника от дайна благочестивого отличить не можем. И зубами на меня лязгает, будто от холода. Я, отвечаю, не хамьё, выходит, и ты не дайн, полезай-ка в погреб до выяснения. Ну, заперли, значицца, его в погребе, колом осиновым подпёрли, вас дожидаемся… а он через окошечко пуще прежнего ругается, ребятня со всей округи слушать сбежалась…

Выпущенный из подвала дайн и впрямь здорово смахивал на упыря искусанным комарами лицом и чёрной взъерошенной бородой до пупа. Как оказалось, он ещё не исчерпал запас ругательств, оставив для меня самые замысловатые.

— Настоящий, — со вздохом констатировала я.

— И что ж нам теперь делать? — неподдельно огорчился Олуп. Венчание-то, выходит, силы не имеет, зря свадьбу играли…

— Ну сыграйте её по второму разу, — предложила я, — кушанья-то остались… все равно свиньям выбрасывать.

Мужик просиял. Уговорить дайна оказалось труднее, но, когда мы с Олупом преувеличенно громко и обеспокоено стали совещаться, не поспешила ли я с выводами и не накормить ли нам самозванца двумя-тремя десятками чесночин для надежности, он предпочёл облачиться в сброшенную магом ризу и повторно обвенчать молодых.

* * *

— Менес, стой!

Вор обречённо сжался в комок, как нашкодивший кот под занесённой хозяйской рукой. Пегий жеребец, которого он начал отвязывать от общей коновязи, облегчённо всхрапнул и снова опустил морду в кормушку с ячменём.

— Скажи, — вкрадчиво поинтересовалась я, подходя и задушевно приобнимая вора за плечи, — ты не одалживал у предыдущего дайна такую маленькую серебряную штучку? Медальон на цепочке, слишком короткой для шеи, скорее, браслетной. Возможно, с камушком в центре или по ободку. Или с рисунком.