Рой

Хотя как посмотреть. Развитие пси-возможностей пошло в другую сторону. В плотном контакте Роев смог считывать не только эмоции, но и мысли, пусть и поверхностные, те, которые возникают по ходу разговора, какие-то желания… хотя у других подопытных они, как, собственно, и у него, не отличались особым разнообразием; в эмоциях преобладали страх и безнадежность, а в мыслях желание, чтобы все поскорее закончилось и при этом с ними ничего не произошло плохого.

– Попробуй мыслеречь, – потребовала Эхинацея. – Скажи им что-нибудь. Вот, прочитай им мысленно, а они пусть озвучат.

На небольшом экране, закрепленном на медицинском дроиде, возникли простейшие математические задачки; при этом почему-то с неправильными ответами. Может, для того, чтобы не сказывалась автоматика мышления.

«Два плюс три равно восемь», – послушно транслировал Владислав своим марионеткам.

Те послушно озвучивали транслируемое, просто фонтанируя страхом.

– Превосходно!

Вообще, как понял Роев, опыты проходили очень грубо. Сумасшедшая ученая старалась получить как можно больше первичных данных за минимальный отрезок времени, чтобы уже на основе их составить более подробную программу испытаний. Создавалось впечатление, что она торопится. Вот только куда и зачем?

«Или это просто ее натура, дескать, дорвалась до сладкого… – подумал он. – В конце концов, она сама псионик, и ей не терпится как можно быстрее расширить свои возможности».

Впрочем, подобные вопросы Владислава уже мало волновали. Он вплотную подошел к границе, за которой либо прорыв в возможностях, так что станет доступно телепортирование, на что, скорее всего, надеется Эхинацея, либо, что вероятнее всего, полное разрушение организма.

В пользу последней версии говорили участившиеся приступы эпилептических припадков и в целом поганое состояние подопытого, руки дрожали, происходили какие-то самопроизвольные процессы дефекации и прочие неприятные вещи подобного плана, бросало то в жар, то в холод, и вообще организм шел вразнос.

Роев практически не вылезал из медкапсулы, но даже продвинутые медицинские технологии ничего не могли поделать с тем, что с ним сотворила ученая. Мозг явно бунтовал против операционных вмешательств. Проходило какое-то время, и вновь начиналось ухудшение.

«Еще одна, максимум две операции, и я „овощ“, – пришел к выводу Владислав после очередного приступа, – который в конечном итоге пустят на скармливание тварям из бункера Древних».

В общем, требовалось сматываться отсюда при первой же возможности. Вот только клановцы позаботились, чтобы подопытный в принципе не мог выбраться из своей относительно комфортабельной камеры. Вокруг работали только дроиды, а на них пси-сила не действовала.

Роев как-то осторожно попытался воздействовать на дроида с помощью телекинеза, ведь можно что-нибудь закоротить в его схемах или просто какую-нибудь схемку сломать, но не получилось.

«Проклятье… электроэнергия, бегающая по схемам, и создаваемое при этом электромагнитное поле работают как активные помехи. Это словно ежа схватить… – понял он после нескольких бесплодных попыток повредить работающий дроид. – Нужно больше сил…»

Кроме того, камеру окружало подавляющее пси-силу поле, точнее, это сложно модулированное поле воздействовало на мозг подопытного, лишая его возможности оперировать своими способностями. Ученая подстраховалась на тот случай, если вдруг кого-то из лаборантов или техников занесет в данный блок, чтобы подопытный не смог взять его под контроль и, использовав внушение, сбежать с помощью получившегося подневольного сообщника.

«Вот тебе и готовое оружие против псионов, – отстраненно думал по этому поводу Роев. – Стоит ему попасть под такое воздействие, и он станет не опаснее обычного человека».

Более того, даже в камере Владислав был не свободен, его посадили на цепь, как какого-то дикого зверя. Видимо, для того, чтобы не бросился на медицинского дроида, что стоял в углу комнаты, на тот случай, если подопытному вдруг станет плохо, и не поломал его в приступе ярости.

А такое тоже случалось, Владислав не всегда контролировал не то что свое тело, но и эмоции. То бушевал диким зверем, то ревел навзрыд, размазывая по лицу сопли и слезы, то впадал в безразличие, и всякая мыслительная деятельность практически останавливалась… Все это было следствием того, что мозг пытался найти оптимальный путь сосуществования с новыми элементами, что в него внедрили, раз уж не получается отторгнуть.

– Опять… – пробормотал Роев обреченно, за миг до того, как его скрутил очередной приступ припадка.

Правда, на этот раз припадков как таковых не было, наоборот, Владислав словно одеревенел, не в силах пошевелить даже пальцем. Дыхательный процесс, естественно, тоже замер. А сам он словно окунулся сначала в ледяную воду, а потом в крутой кипяток. Хотелось орать от дикой боли во всем теле, но из глотки не вырвалось даже хрипа.

«Вот и все», – подумал Роев, осознав, что это самый серьезный сбой в его организме.