Рояль под елкой

— А вы что же, насовсем вернулись или как? — поинтересовалась Тамира.

— Или как! На гастроли. Через неделю собирался уезжать!

— Тогда я вообще не понимаю, в чем проблема, — улыбнулась Тамира, — ведь я предложила вам занять одну комнату. Подумаешь, неделю перетерпеть!

— А я не хочу терпеть! — закричал Дымов. — Кончилось терпение! Я всю жизнь терплю от таких, как он!

Дымов бросил на Кабанова испепеляющий взгляд.

— До революции моему деду, между прочим, целый этаж этого дома принадлежал! А в двадцатом пришли такие каторжники, — кивок в сторону Кабанова, — и оттяпали! Пожалуйте выметаться вон! Хорошо еще, что деду за выдающиеся заслуги перед культурой оставили квартиру в четыре комнаты. А теперь снова приходят и хотят отнять!

— Не надо мне тут про двадцатый год втирать! Меня тогда и в проекте не было, — обиделся Кабанов.

— Вас, понятное дело, не было, а какой-нибудь дедушка Кабанов небось уже народился!

— И дедушку моего трогать не надо! Он в двадцатом честно на фронтах за идею бился!

— Вот-вот! — обрадовался Дымов. — Я почему-то так и думал! Готовил, значит, будущее для грядущих поколений. Таких, как вы!

— Пианист, ты это, темп сбавь! — предупредил Кабанов. — Я ведь могу не только за бабу навалять, а так вообще… За расхождение во взглядах!

— За идею, как дедушка? — усмехнулся Дымов.

— Ага. Как дедушка. Сыграешь себе тогда похоронный марш!

Кабанову было обидно. Ему почему-то казалось, что пианист посмеивается над ним. Как бы противопоставляет себя, такого умного, образованного и вообще пианиста, ему, Петру, простому бизнесмену, рубахе-парню с ШРМ за плечами.

Кабанов даже насупился. Да уж, извините, в консерваториях он не учился, однако же это никому не дает права насмехаться и считать себя умнее. К тому же вы про меня вообще ничего не знаете. Может, я, как Конфуций, все время учусь! Чему-нибудь новому.

Ситуация снова накалялась. Почувствовав это, Тамира попыталась выступить миротворцем. Ослепительно улыбаясь, она попросила:

— Не ссорьтесь! Прошу вас!

— Не ссорьтесь! Вам легко рассуждать, а поставьте себя на мое место! — всплеснул руками Дымов.

— Спасибо, я на своем месте! — хохотнул Кабанов. — И со своей бабой не разводился! Держу ее при себе, от греха подальше!

— Вы что же, женаты? — изумился Дымов.

— Еще как! — подтвердила Тамира.

— А вас это не смущает? — заинтересовался Дымов.

Тамира вздохнула:

— Не знаю, наверное, нет. Какая мне, в сущности, разница? Я за него замуж выходить не собираюсь.

— Правильно! — поддержал Кабанов. — Зачем замуж? Нам и так хорошо! Понимаешь, пианист, любовь — это любовь, а семейная жизнь — совсем другое! Кстати, я свою бабу знаешь, как держу? В ежовых рукавицах! Чтоб и пикнуть не посмела!

— Может, и правильно! — пожал плечами Дымов. — А то с ними так: чуть дашь слабину — и всё! Считай, пропал! Да еще вывернут наизнанку, будто ты сам виноват!

Неожиданно Тамира подошла к Дымову и нежно коснулась его руки.

— Бедный! В вас столько горечи! Должно быть, вы очень обижены на людей?

Дымов изумленно уставился на нее. Так, будто увидел впервые.

— И лицо вам разбили! — с грустью констатировала Тамира. — А насчет женщин вы не огорчайтесь, они разные бывают! Что женщины? Люди как люди! Знаете, у моей бабушки был дар — нести людям свет и радость и вообще жить для других! Ее даже звали, только не смейтесь, Терезой! Она была святая, точно вам говорю! А кроме того, попадаются и умные женщины, вы не сомневайтесь! Вот у меня тетя в Москве — профессор философии! Она умнее нас с вами, вместе взятых! Я когда с ней разговариваю, всякий раз чувствую себя дурой!

— А зачем вам быть умной? — удивился Дымов. — Вы красивая!

— Ну, мне бы тоже хотелось рассуждать о философских проблемах, — улыбнулась Тамира.

— Какие пустяки, право! Зачем вам философия? — усмехнулся Дымов. — Нелепость какая-то! А потом знаете, как говорится, если философствует мужчина, то это будет философистика или там софистика, если же философствует женщина, то уж это будет потяни меня за палец!

— О, точно! — обрадовался Кабанов. — Молодец, пианист! Точно подметил!

— Это не я, это Чехов подметил!

— Он тоже молодец! — кивнул Кабанов.

— Эх вы! — обиделась Тамира. — Я думала, вы тонкий, интеллигентный человек, а вы рассуждаете, как мужлан Кабанов!

— Дело не в этом, — загорячился Дымов, — а в том, что вы созданы не для рассуждений или чего-то там такого, а для созерцания! На вас достаточно просто смотреть. Совершенство не требует приложений!

Тамира смущенно отвернулась.

— Ну, ты даешь, пианист! Чего-то ты не туда поехал! — хмыкнул Кабанов. — Че ее созерцать? Трахай без разговоров, да и все!

— Животное! — процедила Тамира. — Знаешь, Кабанов, когда-нибудь я тебя брошу! Ей-богу, брошу!

— Куда ты денешься? — рассмеялся Кабанов. — Ты ж без меня пропадешь! Ты у нас девушка нежная, к жизни не приспособленная!

Тамира поднялась с дивана, подошла к окну.

— Огни отражаются в воде. Красиво…

И, повернувшись к Кабанову, без всякого перехода, серьезно и жестко сказала:

— Я, всего вернее, Кабанов, не без тебя, а с тобой пропаду. Впрочем, не все ли равно?

Сказала, отвернулась и закурила.