– Не бойтесь. Ваш будущий начальник предоставит вам столько свободы, чтобы вы могли действовать самостоятельно.
– В таком случае смиряюсь. А когда выступить? Не дождусь этой минуты.
– Можете ли вы быть готовы завтра?
– Завтра – конечно.
– Но как же пройдете вы с вашим маленьким отрядом, не возбудив подозрения?
– О! – засмеялся он, – в наши времена патриотизма это не трудно. Куда предстоит нам идти?
– А вот слушайте.
Она подошла к своему бюро, открыла ящик, вынула оттуда запечатанный конверт и, водя пальцем по разложенной карте, начала:
– Здесь, в двух лье от Мобёжа есть деревня Бергштейн. Вы войдете в трактир с вывеской «Голубой лебедь», здесь вы будете ожидать, проводя время за едой и питьем, не проявляя ничем иначе вашего присутствия. Через день-другой в этот же трактир прибудет некто, кто затеет громкий спор с трактирщиком из-за овса, данного его лошади. Когда спор стихнет, вы подойдете к приезжему и спросите его об урожае хмеля на севере, он вам ответит и в свою очередь спросит вас о винограде в Бургони. Таким образом, вы признаете друг друга, и вы будете находиться в распоряжении этого человека, которому вы передадите вот это письмо для подтверждения вашей личности. Быть может, вам дадут какое-нибудь поручение, вы исполните его, но, что бы там ни было, не позднее 15-го числа вы обязательно должны быть на бельгийской границе. Туда же должны прибыть и ваши люди, до тех пор они могут скрываться у какого-нибудь крестьянина, не привлекая к себе внимания. Хорошо ли вы поняли?
– Я запомнил все подробности. А после 15-го?
– В Филипвиле вы получите все решающие распоряжения. А главное – никаких неосторожностей, ни драк, ни пьянства, ни разгула.
– Не оставляйте моих людей слишком долго без дела, и я за все отвечаю.
– Можете ли вы мне дать слово за себя, что вы не примете никакого вызова, что вы будете избегать всякой ссоры?
– Конечно, исключая тех случаев, которыми будет руководить высшая сила. Я тем охотнее даю вам это слово, что оно вполне соответствует принятому мною решению за несколько часов, вследствие одной глупой ссоры, поединка среди улицы.
– Вы были ранены?
– Я легко мог быть убит, острое лезвие… Мой противник, какой-то виконт де… я даже не расслышал хорошенько его имени, он затеял все дело из-за маленькой якобинки, за которую он вздумал заступиться и которой он теперь, вероятно, строит куры.
В двух словах он рассказал суть дела.
– Что меня злит больше всего, это что этот вертопрах считает себя вправе подозревать меня в подлости.
– А эта кираса?
– Не что иное, как железный ящик, который я ношу на груди и в котором сохраняю порученные мне письма, как, например, письма маркизы, но разве было мне время объяснять все это: ведь меня толпа разорвала бы на куски.
– Не все ли равно… Вы, вероятно, никогда не встретитесь с вашим противником.
– О, я ему должен отомстить. Я его разыщу.
– А ваше слово?
– Это потом, потом.
– Хорошо. Я рассчитываю на вас. Возьмите этот пакет, в нем часть обещанной суммы, тратьте, не стесняясь, не считая, особенно в решительные минуты.
– Постараюсь, чтобы вы были довольны.
– Завтра же выступать.
– Пора предупредить мой маленький отряд и в дорогу!
Маркиза встала. Аудиенция была окончена.
Лавердьер поклонился и направился было к двери, но вдруг остановился.
– Кстати, маркиза, благодаря случаю я узнал нечто, что будет вам, быть может, небезынтересно узнать…
– Скажите, что такое?
Лавердьер передал ей таинственный разговор, слышанный им на заднем дворе почты.
– Я не знаю ваших замыслов, – проговорил он, – но не мешает знать, что наши самые ярые противники замышляют заговор.
– Действительно, – заметила задумчиво Регина, – эти якобинцы не обезоруживаются и думают, что близок час для ужения рыбы в мутной воде. Благодарю вас за это сообщение, оно может мне весьма пригодиться.
– Запомните ли вы адрес, условный знак?
– Да, да.
– Не предупредить ли Фуше?
Но маркиза ничего не ответила.
Капитан еще раз поклонился и вышел.
VIII
Можно себе представить, как был взволнован Лорис приглашением маркизы вернуться снова, сказанным ею почти шепотом.
Говоря правду, молодой человек находился в весьма странном расположении духа; ему казалось, что он с утра живет точно в каком-то условном мире, точно он играет какую-то роль на театральной сцене в пьесе, которой он не знает целиком. Каждую минуту в нем сталкивались самые противоречивые чувства. То он отдавался всей страсти юношеского увлечения, то он точно попадал под душ ледяной воды; злоба, попытки протеста как будто подымались со дна его души, и снова вся энергия превращалась в безропотную покорность.
В данную минуту он сознавал только одно: он любил. Регина, женщина или героиня, овладела им всецело, и если в глубине души его еще держалось какое-то необъяснимое чувство беспокойства, он не хотел ему поддаваться. Регина ведь сказала ему, что близок час, когда она будет принадлежать ему, когда он получит награду за свою преданность.