Роялистская заговорщица

– Конвент! – воскликнул он. – Я был в нем, у меня сохранились о нем величественные и вместе ужасные воспоминания… Я требую его обратно; я желаю его! Мы имели храбрость отстаивать невозможное, мы боролись с роком, мы держали за горло самое судьбу! Борьба была тяжкая. Не имея достаточно снарядов, мы дрались нашими головами. Это было нечто ужасное и вместе величественное. Когда неприятель был побежден, мы пали разбитые, растерзанные, уничтоженные… В жилах наших не было крови. Вот что сделал Конвент. Вы его требуете сегодня, – пусть будет так. Один вопрос: где ваши члены Конвента? Те, прежние, были молоды, были полны жизни, с честолюбивыми замыслами, с готовностью умереть… Они как бы народились от молодой Франции, выросли на девственной почве, не разработанной, которую революция подготовила, вспахала. Где найти в настоящее время эту девственную силу? Где это поколение, сильное и энергичное? Не забудьте, что все, что с именем, все, что имеет цену, за пятнадцать лет подавлено, уничтожено. Канцлеры, камергеры, сановники, судейские лакеи или придворные слуги, купленные или продажные, – вот персонал вашего Конвента. Кто будет президентом в нем? Фуше? Конвент умер, и вам не воскресить его вновь.

Теперь заговорил Жан Шен. По его мнению, влияние Наполеона, его обаяние с военной точки зрения были еще во всей своей силе. Никто из патриотов не пожелал бы раскрыть настежь врата Франции. Но следовало принять решение. За Наполеона или против него?

– Решайте! – воскликнули присутствующие, – вы наш начальник, мы вас послушаемся.

Он помолчал минуту.

– Выслушайте меня, – воскликнул Жан Шен. – Завтра ко времени выступления, чтобы все соратники дю Ги были на своем посту. Вы знаете, что один полк всецело наш; когда он будет проходить мимо Цезаря… глядите все, слушайте все… вам будет дан знак, в котором вы не ошибетесь… Все будет зависеть, говорю вам, от поведения народа… от всей армии. Если для нас пробил час отдаться тяжкому долгу освобождения отчизны, не бойтесь, мы исполним свой долг. Если же наш внутренний голос подскажет нам, что этот человек еще нужен отечеству, тогда мы войдем в ряды и дадим себя убить подле него. Хорошо ли вы меня слышали… и клянетесь ли повиноваться мне?

– Да, да! – воскликнули все в один голос.

– Благодарю вас, братья, – ответил звучным голосом Жан Шен, – до завтра, и, что бы ни случилось, будем помнить, что у нас одно сердце и одна мысль: pro virtute, pro patria!

И все стоя повторили клятву соратников дю Ги.

– Еще одно слово, – продолжал он. – Завтра чтобы все части были собраны, все люди вооружены, чтобы все были готовы действовать, в рядах никаких криков, а теперь разойдемся. Нам надо быть вдвое благоразумнее. Мы знаем, что изменники задались целью предать Францию. Меня уверяли, – я не хочу этому верить, – что роялисты пытались выкрасть из военных канцелярий план сражений, чтобы вручить их неприятелю.

Раздался всеобщий крик негодования.

– Кто эти подлецы? Назовите их.

– Мы узнаем, кто они, поверьте. Суд над ними свершится, и их роялистское чело заклеймим печатью подлости и бесчестия.

– Подлецы и негодяи те, кто смеет оскорблять короля! – прокричал молодой, страстный женский голос.

И Регина де Люсьен, вся дрожа от волнения, с непокрытым лицом, глядела гордо на людей, которых она ненавидела. Как много выстрадала она с первых слов, здесь слышанных ею!

По мере того как Картам или Жан Шен говорили, ею все более и более овладевали ее страсть, ее предрассудки, ее гнев.

Эти слова о свободе, о Конвенте, пробудив в ней ненавистные воспоминания, точно помрачили ей рассудок, и она позабыла, где она и кто она.

И как во сне, под влиянием нервного возбуждения, она приподнялась со своего места и прокричала те слова ненависти.

– Шпионка! – раздалось отовсюду.

Все обступили ее.

Тут блеснула шпага.

Жорж Лорис встал перед ней, готовый быть убитым, чтобы ее защитить.

Странное дело, он тоже находился в каком-то опьянении, он точно слышал какой-то новый язык и удивлялся, что он ему понятен. Интерес, который он испытал, можно было сравнить с интересом, какой был бы возбужден в нем каким-нибудь произведением драматическим, романическим, потрясающим. Он тоже забыл, где он, а главное, около кого.

Внезапный возглас Люсьен напомнил ему о действительности, и он явился на свой пост рыцаря.

Картам и Жан Шен бросились через столпившиеся ряды, отстраняя шпаги, которые вынимались из ножен.

– Без насилия! – прогремел громовым голосом Жан Шен.

Затем, обращаясь к виконту.

– Скажите, кто вы? – спросил он. – Кто эта женщина? Каким образом вы оба попали сюда? Не полицейские ли вы?

– Я не намерен разговаривать с вами, – ответил Лорис. – Тот, кто осмелится сделать шаг к моей спутнице, будет убит. Если вы не подлецы, расступитесь и пропустите мою даму…

– Не прежде, чем мы увидим ее лицо, – сказал кто-то.

Действительно, инстинктивно она снова надела маску.

Быстрым движением Регина сняла ее и далеко отбросила:

– Мое лице – вот оно. Мое имя Регина де Саллестен, маркиза де Люсьен.

Кто-то вскрикнул.

Жан Шен побледнел как смерть. Он обратился к своим друзьям.