Рок

– Меня все по-разному зовут, – старик прищурил глаза, и они прожгли Проквуста насквозь. – Но тебе, человек, мое имя сейчас ни к чему, я его называю только тем, кого отпускаю.

Георг вздрогнул, волна паники готова была захлестнуть сознание, и это был бы конец. Надо было бороться, а значит, говорить, говорить, отвлекая себя и развлекая сурового собеседника.

– А многих вы отпускали?

– Ты, человек, статистику за источник сути держишь или просто интересуешься?

– Я? – Георг растерялся. Он понял, что вопрос его был глупым.

– Ты, а кто же еще? – Проквусту послышался ехидный смешок. – Любопытство, Георг, не ведет к знанию. Ты должен интересоваться собственной судьбой, чужие истории тебе не помогут. Но в одном будь уверен: под этим дубом много костей уложено, их жизненная сила шелестит в его листве и не дает подломиться во время сезона бурь. Ну так как, ты и дальше будешь испытывать мое терпение или вернешься к уроку?

– Добро сильнее зла! – отчаянно выкрикнул Георг.

– Да-а? И почему?

– Не знаю, но это так!

– Знаешь, Георг, кого ты напоминаешь? Школьника, который твердит учителю: я учил. Ты разочаровываешь меня. – Старик приподнял клюку.

Проквуст понял: это конец. Сейчас он ее опустит, опять громыхнет, и вся его жизнь стечет к корням этого монстра. Столько перетерпеть на Свалке, чтобы бездарно растаять здесь, как удобрение!

– Воля ваша, – обреченно вздохнул Георг, – пусть же моя смерть послужит вам добрую службу, и вы простоите здесь еще пару лишних сотен лет.

– Ха! – Старик вздрогнул и медленно опустил клюку. – Как же ты самоуверен! Неужели ты думаешь, что тебя на столько хватит?!

– Ну и пусть! – Георг мотнул головой. – Хоть на один день, подавись, чертов вампир.

– Еще раз ругнешься, – грозно нахмурился старик, – и шансов у тебя не останется!

– А разве они у меня есть?

– Дурак. Запомни, пока ты жив, шансы есть.

– Хорошо! – Проквусту вдруг стало легко, в голове проснулось озорство. – Вы вот о добре рассуждаете, а сами-то добрый?

– Добрый.

– Вы хотите меня уничтожить и называете себя добрым?!

– А почему бы и нет? Ты вот рыбу выловил и в бочку запустил – о добре и зле разговаривать?

Проквуст задумался. Опасность смерти обострила мысль, освободила душу. Думалось легко. Что же получается, старик прав? Добро и зло проявляются только в поступках, и не важно, кто это – человек, животное, стихия? Не может быть! Должен быть какой-то критерий, ствол, из которого растут все нравственные традиции и моральные нормы. Георг задумчиво поднял глаза на старика. Тот внимательно всматривался в него и, похоже, уже не гневался.

– Все-таки ты не безнадежен, человек. Рок дал тебе больше, чем я увидел в начале. Хорошо, я скажу тебе твое имя.

– Мое?!

– Мое. Для тебя.

Старик поднялся, медленно, беззвучно, хотя Проквусту показалось, что скрипнули ветки. Его собеседник теперь выглядел как ожившее дерево.

– Не ищи меня среди людей и деревьев, Георг, – прервал его размышления старик. – Дорога познания длинна, я благословляю тебя на путь по ней и вручаю тебе свое имя.

Старик протянул в его сторону клюку, и она вытянулась, уклонилась от руки, машинально поднятой Проквустом навстречу, и воткнулась ему в грудь, в солнечное сплетение. Внутри кольнуло, сердце бешено дернулось, к голове потянулись тоненькие веточки, слагавшиеся в буквы: ВЕРЕС. Оно было сокровенным, только для него одного, даже Учителю нельзя было его произносить. Почему? Георг не знал этого, но уверенность пришла вместе с именем. Туман перед глазами стал рассеиваться, ветер вновь дотронулся до воспаленного лба. Проквуст вскочил и чуть не упал. Все тело было словно чужое, мышцы слушались плохо. Шаг, еще шаг, дело пошло, дуб и ствол под ним стали удаляться. Георг хотел оглянуться, но раздумал.

Солнце еще стояло достаточно высоко, день был в самом разгаре. Проквуст удивился: ему казалось, что он провел на поляне не меньше двух часов. Кое-как он добрел до пеньков и устало присел. В голову полезли запоздалые мысли.