Рок И его проблемы-4

— Очень хочется? — спросил с небольшой издевкой Гвидонов.

— Как прикажете.

— Отступай, — разрешил он. — Только с оглядкой.

— Есть, — откровенно обрадовано отозвался охранник на том конце невидимого провода.

Точно такое облегчение пришло и к Гвидонову. Напряжение отпустило, и он окунулся в расслабленное воздушное какое-то состояние. Которое было знакомо ему. Оно означало, что появилась какая-то часть дороги, которую нужно пройти. И что дорога эта, — ведет в нужном направлении.

Версия.

Туда ее в душу.

— Пусть кто-нибудь из вас кричит. Каждую минуту. Как можно громче… А то будем их тут ждать до морковкиного заговенья, — сказал Гвидонов лягушатникам.

Подошел к профессору и снова сел рядом с ним.

— Для вас работа, — сказал он негромко.

— Вы думаете? — спросил профессор.

— Я не думаю, — ответил Гвидонов. — Я — знаю.

Позволил себе такую дерзость. Все знать. В чужих глазах.

Наврать про себя в три короба.

Для пущего тумана… Где скрывалось бахвальство. За которое он тут же осудил себя.

— Но это же… — сказал профессор. — Это же… Из ряда вон… Я не верю…

4.

Голосовой маяк сработал. Бойцы не плутали, и подтянулись к месту сбора вовремя.

Гвидонов не дал им передохнуть, скомандовал «Подъем», — и экспедиция, взяв направление налево, — тронулась с места.

Вокруг был летний день, озарявший безмятежные красоты. Где-то высоко светило Солнце, рядом с которым проплывали белые, похожие на комки из ваты, облака. Небо было голубое-голубое. Невинное-невинное. Глубокое-глубокое.

Казалось, в такой замечательный жаркий день, в котором все было знакомо, и видено-перевидено тысячи раз, — ничего не могло возникнуть нового.

Тем более того, чего стоило опасаться.

Иваныч каждую минуту орал маяком, чтобы установить звуковой контакт с «третьим». Тот пару раз по рации отвечал, что ничего не слышит, а потом услышал, и сказал, что рацию выключает, и тоже будет кричать.

Чтобы шли на его голос.

И его голос стал слышен.

Как-будто это потерялся грибник. И теперь звал своих товарищей. На злачное место. Где этих маслят видимо-невидимо. Этих маслят…

— Владимир Ильич, Владимир Ильич, — услышал Гвидонов за спиной голос профессора, — можно вас на минуточку…

Голос был какой-то не такой, словно местная гадюка выползла между ними на тропу, а профессор ее увидел.

Гвидонов оглянулся.

И профессора не узнал.

Хотя тот подошел почти вплотную.

Как его, спрашивается, можно было узнать, когда все лицо у него было покрыто крупными каплями пота, а зрачки перепуганных глаз стали напоминать пятикопеечные монеты.

— Что случилось? — коротко бросил Гвидонов, и стал оглядываться по сторонам.

Правая рука рефлекторно потянулась к приятной тяжести «Вальтера» подмышкой.

Настолько вид профессора поразил его.

— Что? — повторил Гвидонов.

Но тот, от потрясения, которое переживал, не мог даже толком объяснить, в чем дело.

Гвидонов быстро оглянулся по сторонам, но не заметил ничего подозрительного.

— Стой, — громко крикнул он растянувшейся цепочке экспедиции.

Народ замер на месте.

Тогда он включил рацию и сказал третьему:

— Нас видишь?

— Слышу, но не вижу, — ответил тот.

— Вот и двигай на голос. Сам.

— Есть, — обрадовано ответил третий…

Профессора, который, все больше покрываясь потом, уселся на землю и скрючился, словно отбивая ей поклон, — подхватили под руки и поволокли обратно. Охранники выставили по сторонам стволы и отступали последними.

Тут показался и третий, который мчался к ним, как молодая газель.

Не разбирая дороги. Которой не было.

— Что случилось? — спросил он, подбежав, переводя кое-как дыхание.

— Профессору плохо, — сказали ему. — Непонятно отчего. Может, его кто перепугал… Или клещ укусил.

— Я же говорил, — довольно весело согласился третий.

И тоже стал прикрывать отход, выставив ствол своего автомата.

Так и добрались до милого сердцу местечка, с которого все началось.

Пока добирались, профессору становилось лучше, — пот на лице высох, глаза стали нормальными, но только в них появилась какая-то трагическая усталость, словно бы ему пришлось пережить нечто из ряда вон выходящее. И мышцы восстановились, — так что ноги его не безвольно волочились по земле, он пытался уже сам идти самостоятельно.

— Перекур, — хмуро сказал Гвидонов.

Ивана Кузьмича бережно опустили за землю и прислонили спиной к тому дереву, где он еще недавно сидел сам.

— Как дела? — склонился над ним Гвидонов.

Остальные, забыв про сигареты, ждали, что же им скажет профессор.

— Мне уже лучше, — ответил тот.

— Что-то случилось? — напомнил ему Гвидонов.

— Да… — согласился тот, и задумался. — Я больше туда не пойду. Вы уж извините меня.

— Может быть, расскажите, — попросил Гвидонов. — А то, ничего не понятно.

— Я хочу домой, — сказал Иван Кузьмич. — Пошло оно все к черту.

— Что, к черту? — продолжал настаивать Гвидонов.

— Она, — к черту, — пояснил профессор. — Вся эта чертова история. Я больше не хочу в ней участвовать.

— Иван Кузьмич, — строго спросил Гвидонов. — Расскажите, что с вами случилось?.. Вы в состоянии говорить?

— В состоянии, — ответил профессор. — Дайте мне сигарету.

— Вы же не курите?

— Курю. Когда выпью.

— Но мы не пьем.