Опыт и интуиция подсказали последнему, что в руки ему нежданно-негаданно попал кончик ниточки, потянув за который, можно распутать весь клубок. Он примчался в лабораторию и, после короткого разговора с ее заведующим (прибывшим туда в связи с ЧП) о предназначении и возможностях биотранслятора, после разговоров с вахтером и самим Севостьяновым, окончательно утвердился в мнении, что напал на след. Дальше — дело техники. Уже через каких-то полтора часа в его кабинете сидел перепуганный Тоша Пташкин и кололся вдоль и поперек.
Так что, пока мы геройствовали на стадионе, Тоша и дядя Сева уже находились под стражей, а Гриднев разыскивал меня. Разыскивал вот зачем. Все связанное с этим делом в экстренном порядке объявлено государственной тайной, и ему поручено взять с меня (а теперь и с остальных) подписку о неразглашении оной.
Нас слегка ломало. Но когда Гриднев сказал нам, что дяде Севе обеспечена вышка, и Тоша тоже схлопотал немалый срок, мы, крови жаждущие, на радостях ознакомились с содержанием предложенной нам бумаги и поставили свои автографы.
Гриднев отбыл, а мы завалились спать. И проспали до середины дня. А вечером — напились как сапожники: за упокой души Романа и за здоровье товарища следователя.
…Часов в десять в дверь мне позвонили. Открываю я будучи в невразумительном состоянии, на пороге — Томка-пацанка.
— Привет, — говорю, — заходи, заходи. А мы тут, понимаешь…
— Вижу, — отвечает она. — Веселитесь. Нормально. Ладно, извини, я пошла.
— Да ты подожди, — останавливаю я ее, — зачем приходила-то, тебе ведь что-то надо было?
— Ничего мне не надо, — отвечает она, — пусти. — А потом говорит: — Знаешь, кем я буду после школы?
— Ну так, — отвечаю, — конечно. Актрисой. Ты ж ведь в театральный поступаешь…
— Нет, не поступаю, — говорит она. — Не буду я артисткой.
— А кем? — спрашиваю я, хотя мне, честно сказать, совершенно это до лампочки.
— Бухгалтером! — отрезала она. Так, будто не слово произнесла, а снаряд выпустила. И, хлопнув дверью, застучала по лесенке.
Так я и не въехал, зачем она мне это сказала.
ЭПИЛОГ
«Кто-то шепчет: „Люблю тебя“,
Кто-то строчит донос,
Кто-то идет под венец,
Кого-то ведут на допрос…»
Вот так неожиданно тихо и, я бы сказал, бесславно закончилась эта жуткая, по-моему, история. Был я на Настиных похоронах, а вот тело Рома, сброшенное людьми Севостьянова в Москву-реку, найти так и не удалось. «Дребезги» свое существование, естественно, прекратили, а ребята расползлись по разным командам и почти напрочь исчезли из моего поля зрения. Прошло уже несколько лет с тех пор. Ни о Тоше Пташкине, ни о дяде Севе я больше никогда и ничего не слышал, хотя Гриднев и сказал в ту нашу последнюю встречу, что меня вызовут свидетелем по делу. Но я был только рад, что никуда меня не дергают.
А недавно в авиакатастрофе погиб Женя Мейко. Узнав об этом, я съездил к его родным, и там только впервые услышал о глупой и бессмысленной смерти Кости Кленова. Я попытался найти Эдика, но не сумел: он давным-давно поменялся с кем-то квартирами, и никто из наших общих знакомых его уже сто лет не видел. Через горсправку я его тоже не вычислил. Где он? Жив ли?
Последний вопрос не праздный, у меня появилось подозрение, что нас целенаправленно уничтожают. Лично я после всего этого стал таскать во внутреннем кармане плаща «трофейный» севостьяновский пистолет.
За нами охотятся? Но кто охотник? Дядя Сева? Он сумел каким-то образом освободиться и процветает? Мафия? Органы безопасности? Да, но почему тогда я — настоящий участник событий — до сих пор жив? Может быть потому, что ныне я — скромный заведующий отделом культуры небольшой подмосковной газетки; существование мое размеренно и просто (работа — семья, и снова — работа) и вычислить меня сложнее, чем их — музыкантов, вся жизнь которых — сплошной бардак и непредвиденные обстоятельства?
В прокуратуре, когда я сунулся туда, мне объявили, что Гриднев Евгений Валерианович у них давно уже не работает. И в поисках его ничем мне помочь не смогли.
Я не знаю, чего ждать. Я должен как-то защитить себя, Ленку и дочь. Но что я могу сделать? Пока я придумал только одно — последовательно изложить эту историю и попытаться опубликовать ее. Хотя бы под видом фантастической повести.
Но, наверное, и этот шаг — довольно бессмысленный. Ведь однажды мне уже не поверили — когда рок-н-ролл, впервые по-настоящему понадобившийся нам, оказался мертвым. А может быть, это он и тянет за собой в могилу своих самых доблестных рыцарей и самых истовых жрецов?..
Мистика? Но я уже сталкивался с тем, что мистика может быть реальностью. Так что, не знаю…
Не знаю.