Рок на Павелецкой

— Блюз, — сказал Магишен некоторое время спустя, посасывая дольку помидора, с нарастающим туманом в глазах. — Да, блюз, по названию Огонь желаний, тягучий, медленный блюз, им гордились бы черные в Алабаме. Старые негры с седой щетиной на дряблой коже им бы гордились, уверяю тебя, ей Богу, это так… Под этот блюз в зале всегда происходило черте что, мы знали — как только заиграем его, так в зале сразу начнут раздеваться. Эту вещь можно было крутить депрессивным шведам для увеличения рождаемости… Это был уже другой концерт, в ДК МАИ. Я стоял за органом и глазел на дебош — у меня хватило ума не лезть в бордель со своим Бахом — и чувствовал, что мы поднимаемся ввысь, что мы high, что мы всемогущи как боги и Джанис Джоплин… Это потрясающее чувство. Мы играли этот блюз в тот раз, наверное, минут двадцать, и за это время в зале уже дошли до экстаза, до надутых в виде воздушных шариков презервативов, до распущенных волос и поцелуев в засос по углам. Секс и рок-н-ролл тут были полной мерой, а drugs, конечно, отсутствовали, хотя я предполагаю, что несколько гекалитров портвейна ребятами было выпито на подходах к ДК. Я видел со сцены, сверху, как они приникают друг к другу и не могут оторваться, видел эти одуряющие, глубокие, сумасшедшие поцелуи, когда в груди вдруг иссякает воздух, и в мозгу меркнет свет, но оторваться невозможно все равно, и остается идти на дно. Там начиналось что-то вроде оргии, я думаю. Мы успели сыграть всего две вещи и ими довели пипл до экстаза. Если бы нам дали сыграть третью вещь, то начался бы секс по полной программе, оральный, анальный, какой там ещё бывает… Но нам сыграть не дали, вырубили электричество. Я знал, что так будет, и все остальные тоже знали, и поэтому мы никогда не раскачивались и с самого начала врубались по полной. Нам вечно что-то выключали, менты выбегали на сцену и крутили мне руки за спину, дружинники нападали на Роки и отнимали у него его шляпу, администрация возникала с претензиями…

Это был в тот вечер у авиаторов очень большой кайф, просто полный улет, — сказал он с откровенной иронией, возвращаясь к самому себе, каким был теперь. — Девушки у сцены снимали блузки, крутили их над головами, танцевали в лифчиках. Жалко, что никто этого не снимал, был бы клевый фильм. Они тянули руки к Миражу, молили его снизойти, повернуться к ним, показать личико, а он неумолимо стоял к ним спиной. Он был непробиваем. Он говорил, что когда он играет, у него за спиной вырастает стена в три метра высотой. Он был король. Правда, когда на сцене началась потасовка с дружинниками, он спрятался под пианино. Роки любил помахаться, а Мираж совсем не любил. Физический контакт с людьми вызывал у него отвращение. Там на краю сцены стояло пианино, я на него посматривал и подумывал, не раскурочить ли мне его, в память о моих долгих страданиях на уроках сольфеджио. Вскочить на крышку, станцевать джигу… Мираж забрался под него и сидел там в обнимку с гитарой и со страдальчески закрытыми глазами. Роки потом его оттуда достал и вывел из зала.

— Это ты придумал, что он должен всегда стоять спиной к публике?

— Да что ты! — удивился он. — Как такое можно вообще придумать? Конечно, он нашел эту позу сам. Ему так было удобнее. Он же был интраверт…

— А ты? Ты ведь тоже укрывался от публики — я имею в виду твой балахон, твой хайр, закрывавший лицо… — напомнил я ему.

— У меня это был прикид, — сказал он. — Я в балахоне по жизни не ходил. Я все-таки разделял жизнь и сцену. Я считал, что даже самой безумной группе необходим менеджмент. Все концерты устраивал я. Пытался это делать. Записи на Decc'у передал ведь тоже я. Ты знаешь, что у нас был контракт на Decca?

— Знаю.

— У меня знакомые иностранцы были. Я подключал западную прессу, напряг одного чувачка из Stern’a… Во мне погиб продюсер, — он усмехнулся. — Если подумать, то нам не хватило совсем чуть-чуть. Самую малость здравого смысла в голове Миража, парочки здоровых нейронов в его правом полушарии. Ну, продержись он ещё полгода, и у нас бы вышло.

— Диск бы вышел на Западе?

— Ну да, и мы перепрыгнули бы в другую реальность.

— Уехали бы?

— Да нет, конечно, ты не так понял. Таких мыслей даже не было. Но vita nuova изменила бы все. Произошел бы скачок энергий, прорыв из одной реальности в другую. Наш виртуальный мир сразу обрел бы реальность общепризнанного бытия, а бункер на Павелецкой стал бы центром мира, посылающим новые импульсы. Ты понимаешь?

— Да.

— Этого не случилось. Да, не случилось. Может быть, к счастью.

— Причем здесь счастье?