Рок на Павелецкой

Мы чокнулись и выпили. Водка действительно была отличная — никакого химического запаха и привкуса. Я сел на диван у стены, подвинул стопку книг, верхняя из которых была «Моби Дик» Мелвилла на английском. Библиотека у О'Кея была солидная, составленная в советские времена, когда книги приходилось не покупать, а доставать — на одной из полок я увидел темно-зеленые твердые переплеты «Литературных памятников», на другой бумажные суперобложки томов «Всемирной литературы»… Я подумал, что он, как дипломат, наверное, отмечал галочками в каталоге, что хочет иметь. У них же были свои распределители — книжные в том числе. О'Кей какое-то время своей жизни был номенклатурой.

— Слушай, почему ты ушел из Final Melody? — спросил я, листая «Моби Дика» на английском.

— Я ушел из группы по простой причине, — сказал он. Сделал паузу и посмотрел на меня. — Я больше не хотел в ней играть! Он заржал.

Он смеялся так просто, так грубо, так тряслись его серые бакенбарды и прыгали щеки, что вся моя ностальгия вдруг померкла, стушевалась. И то, что казалось мне странным и непонятным, вдруг стало элементарным. Ушел — потому что не хотел играть. Не надо усложнять. Все дела.

Двадцать лет назад подобное высказывание показалось бы мне абсурдным. Люди мечтали играть в Final Melody, мечтали ходить на концерты Final Melody, мечтали попасть на их безумные джем-сейшены в бункере на Павелецкой. Но сейчас — не тогда. Я все-таки ждал продолжения.

— Ты понимаешь, — он потер кончик носа, это у него был жест задумчивости, жест поиска слов, — мне было с ними трудно. С этими козлами замороченными трудно мне было, вот что! И при этом я знал, что нет в мире лучше музыкантов, чем Мираж и Магишен! Ты меня понимаешь?

— Да, — сказал я, — понимаю.

— Они были полные выродки, в том смысле, что для них ничего не существовало, кроме рока — ни денег, ни работы, ни жратвы, ни будущего. Люди из Калуги ездили в Москву за колбасой, а они — пилили себе свой рок! Им на все было наплевать. Но я-то был парень другой, ох, я был парень другой!

— В смысле?

— В полном смысле!

— Это ты про МГИМО?

— Ну. Я в этом отряде безбашенных пиратов был единственный, кого ещё не отовсюду выгнали.

— Мне кажется, они такими родились, — сказал я. — Это было их состояние от рождения. Тут с генетикой что-то связано. Хорошо бы проследить их родословные…

— Нет, тут ты не прав. Он опять заржал. — Нормальные люди, из нормальных советских семей. Но как услышали рок-н-ролл, все, переродились. Изначально Мираж и Магишен где-то учились, но году к 1980, когда закрутилась вся эта история с Final Melody, их уже давно отовсюду выставили. От армии они отмазались, у них же справки были. Роки Ролл был дворником с ударной установкой на дому — удобно устроился, сволочь! А я не сачковал, учился — это что-то значило. Я собирался быть дипломатом, ты понял? Дипломатом! Ты можешь себе представить студента МИМО как пофигиста, алкоголика и рок-н-ролльщика? В советское-то время… Ещё странно, что я так долго продержался, что они ещё раньше не почувствовали во мне вражью натуру.

— А они почувствовали твою вражью натуру? — удивился я.

— Да нет, не в том дело… Он опять поржал. — Натура у меня была ничего себе, я же парень свойский, качусь колбаской по Большой Спасской, ты же знаешь… Ядрена коломашка! Так мы о чем, я забыл, напомни мне!

— О Final Melody. Придурок, в твоей жизни разве было что-то ещё, о чем имеет смысл говорить?

Он не обиделся. Это ему даже понравилось.

— Они все трое, с ортодоксальной точки зрения, были асоциальные типы, тунеядцы. Но даже не в этом деле. Можно быть тихим тунеядцем, лежать на диване, пить водку с килькой в томате и не высовываться. А они высовывались! В них было что-то такое, что вызывало дикое раздражение у окружающих их нормальных советских людей. Для этого им не надо было даже рты раскрывать или играть музыку, а достаточно было просто на улицу выйти — и все, никакой милиции не нужно! Люди готовы были тут же линчевать их! Бледные лица, длинные волосы, драные джинсы, под глазами тени, и на лицах такое выражение… ну, такое выражение… ну, такое выражение! Ты же знаешь, какое выражение!

— А какое? — спросил я.

— Как будто они три дня жрали одну наркоту, вот такое! Как тебе ещё описать это выражение? Он напряженной ладонью тер нос, ища слова. — Такое наглое, такое возмутительное выражение на фейсах… им было всех послать! Вот!

— Ну да, — сказал я. — Помню. Сам с таким фейсом ходил.

— Вот-вот, — сказал О'Кей. — Сам, значит, с таким фейсом ходил.

— Ну да, — сказал я.

Мы выпили.