Читаем Рок царя Эдипа полностью

Рок царя Эдипа

Виктория Николаевна Ростокина

Она отошла от окна и быстро прошлась по комнате.

— Нет, — сказала она вслух.

«Я сейчас себе такого нафантазирую… Пойду-ка лучше чайник поставлю».

На кухне сидел Николай Петрович, читал «Правду» и курил.

— Ну что, Надюша, — поднял он глаза, — не спится? Шляется где-то наш оболтус?

— Да, Николай Петрович, — сказала Надя, набирая в чайник воды и шмыгая носом.

— Насморк, что ли?

— Нет…

Николай Петрович снял очки и, прищурившись, посмотрел на Надю. И конечно же, заметил ее красные глаза.

— Да ты, никак, плакала?

Надя промолчала и отвернулась.

— Ну, я ему покажу! Я ему устрою! Невеста в доме, почти жена, а он куда-то умотал. Вот паршивец!

— Не говорите ему ничего, Николай Петрович. Я сама виновата.

— Ты меня, Надюха, не учи! — прикрикнул на нее старик. — Знаю я, как с ним обращаться надо! Всыпать по первое число — будет как шелковый.

— Да он уже вроде взрослый, — улыбнулась Надя его непосредственности.

— «Взрослый». Это он жениться взрослый. А ума — нет. И упрямый как баран. Весь в мать…

— Инны Николаевны тоже с утра нет.

— Вот она-то меня меньше всего интересует. По мне, пусть вообще не приходит. Меньше народу — больше кислороду.

И он сердито углубился в чтение газеты.

Надя насыпала заварки в небольшой чайник и залила крутым кипятком.

— Николай Петрович… — начала она. — Я давно хотела вас спросить. Скажите, а почему у вас с Инной Николаевной такие отношения?

— Какие отношения?

— Натянутые. — Надя не без труда подобрала подходящее слово.

Он отложил газету.

— Почему? Да потому, что она, бесстыжая, ребенка нагуляла, а потом в Израиль смоталась, Лешку годовалого на нас бросила.

Он произносил «Израиль» с ударением на последнем слоге.

— А Леша говорил, что вы ее сами выгнали. Вам чайку налить?

Николай Петрович треснул ладонью по столу. Да так, что чашки подпрыгнули на блюдцах, а одна даже завалилась набок.

— Да, выгнал! И не жалею об этом. Нечего ей здесь делать! Не для того я ее ростил, воспитывал, чтобы она родину бросала. Пришла, помню, поздно ночью. «Я, говорит, замуж выхожу и в Израиль уезжаю». С того дня я ей к Лешке прикасаться и запретил.

— Но она же мать все-таки, — попыталась заступиться за Инну Надя.

— В гробу я видел таких матерей! В белых тапочках! Мать должна дома сидеть и дитё воспитывать, а не по заграницам шляться. Легко, конечно, приезжать раз в пять лет, в щечку чмокнуть да ручкой помахать. А вся нагрузка на нас была. На мне и на Лене. Так она и надорвалась, бедная. Вот и выходит, что мать в могилу опять же Инка свела.

Он перевел дух.

— Чай в мой стакан налей, дочка. Во-он на полке стоит. В подстаканнике. Как родной он мне, этот подстаканник. Лет ему, чтоб не соврать, сорок. Нет, сорок пять. Это нам с Леной на свадьбу ребята подарили. В пятидесятом году, как сейчас помню. Меня тогда послали по комсомольской путевке Сталинградский тракторный восстанавливать. Приезжаем — а там камня на камне нет. В палатках жили. А уже зима на носу, заморозки по ночам… Меня бригадиром назначили, а Лена нормировщицей была. Заполнит, бывало, ведомость — и на стройплощадку, ребятам помогать. Хотя и не должна была… Так и познакомились.

Он отхлебнул чаю.

— …Потом, через пять лет, обратно в Москву, на ЗИЛ, перевели. Квартира у меня была, вот эта. Только здесь смогли ребенка завести. Инессой назвали, в честь бабушки покойной. Ростили, последнее отдавали. А она — хвостом вильнула и поминай как звали. А ты говоришь…

Надя молча пила чай вприкуску. За окном небо постепенно начинало светлеть.

Из-за стены доносились скрип кровати, пыхтение и сдавленные стоны.

На большой разобранной кровати сидел Леша и курил. Рядом лежала наполовину укрытая простыней Даша и гладила его по руке. По всему полу была разбросана их одежда.

— Не расстраивайся, Алеша. С кем не бывает? Это только Димон в любую погоду готов… — Она кивнула на стену.

Алексей молчал, жадно затягиваясь сигаретой.

— Ты ляг, успокойся. — Она потянула его за руку.

Когда Леша положил голову на подушку, Даша приподнялась рядом с ним, оперевшись на локоть.

— А все-таки расскажи мне про свою душевную трагедию.

— Да ну, — отмахнулся Леша.

— Нет, расскажи, — не отставала она. — Или лучше давай так: я сама угадаю. А ты меня поправляй. Говори «да» или «нет». Хорошо?

Леша кивнул.

— У тебя, — Даша смотрела в потолок, — неразделенная страсть. Ты ее любишь. А она тебя — нет. Я права?

— Да, — нетвердо сказал Леша.

— Вот, — продолжала Даша. — Вы, видимо, познакомились недавно?

Он ничего не ответил.