Рок умер – а мы живем

Седова пуста и безжизненна, не по-городскому тиха. От этого на душе как-то тревожно, любой прохожий представляется кровожадным маньяком… Блестит мокрый асфальт, отражая огни фонарей, окон, светофоров. Вдалеке гул машин, но это на других улицах, там жизнь ещё не замерла.

Дошли до перекрёстка Седова и Полярников. Теперь Тайке к метро. Ей, бедняге, сейчас ехать до «Пролетарки», там ещё надо пешком, а завтра к девяти утра – снова сюда. Да, какая уж тут музыка ей, какие песни…

Марина и Алла Георгиевна живут от «Забавы» неподалёку, но тоже надоедает, шесть раз в неделю. Только что делать – не они одни так. А им кое-кто и завидует, что есть работа, что они рядом с продуктами; у некоторых и в рот, бывает, нечего кинуть. Что ж, надо держаться.

– Ну, до завтра, Мариш, – говорит Алла Георгиевна, пожимая ей локоть, и по своему обыкновению протяжно вздыхает: – О-ох, сейчас дойду как-нибудь и – в кровать. Голова раскалывается.

– Я тоже… спать, – отвечает Марина, с трудом ворочая языком; вот вроде ничего особенного не делала, просидела весь день, а тело ломит, кости не на своём месте. Словно бы какое-то существо в ней наружу выбраться захотело и теперь разрывает её. И голова тоже болит…

Большой восьмиэтажный дом буквой «П». Внутри «П» – уютный дворик с детской площадкой, старыми кривыми клёнами, несколькими скамейками. Если во дворе никого, Марина садится на одну из скамеек, медленно и с удовольствием выкуривает сигарету. На это время как бы отключается, старается освободиться от шлака прожитого дня. Иногда получается, иногда не очень.

Лифт старый, с двумя рядами дверец. Сначала нужно закрыть решётчатые, потом – деревянные, тогда уж можно нажать на кнопку. Медленно, будто из последних сил, лифт ползёт вверх, его трясёт, скрипят и похрустывают тросы. Каждую секунду ожидаешь: сейчас что-нибудь заклинит или, наоборот, оборвётся, и кабина полетит вниз. И испугаться, наверное, не успеешь. И дальше – чёрное ничего…

Толчок, кнопка «6» щёлкнула на панели, лифт остановился. Её этаж. Марина открывает деревянные дверцы, потом решётчатые, вынимая из кармана ключи, направляется к своей квартире.

– Марина? Марин! – полушёпот сверху.

Она невольно поморщилась, рука с ключом опустилась… Это сосед с седьмого этажа, Антон. Шлёпает к ней.

– Добрый вечер, Марина. – Голос у него вкрадчивый, но всегда будто испуганный; ему лет двадцать пять, выглядит взрослым, мускулистым мужчиной, а голос и глаза – как у ребёнка, провинившегося в чём-то.

Марина вяло, совсем без радости кивнула ему:

– Привет. – И снова подняла руку, чтоб вставить ключ в замок.

– Подожди, Марин! Я вот предложить хотел…

– Нет, Антоша, не надо. – Она знает, какое у него предложение. – Устала очень, голова болит.

– Марин, ну пожалуйста! Я два часа здесь, тебя всё ждал, – жалобно рассказывает сосед. – Специально джин с тоником тебе приготовил, конфетки. Джин с тоником хорошо помогает ведь от головы!.. Ну, Мариш, пожалуйста! – Он легонько, боязливо проводит кончиками пальцев ей по руке. – Полчасика? Преды на даче, а я один… А?

– Не могу…

Тут, смягчённый дверью, слышится женский визг и вслед за ним – рычание. Понятно, опять сестра со своим муженьком грызутся. Это у них на полночи… А сосед продолжает ныть-уговаривать.

– Ну пойдём, – соглашается Марина; наблюдать ссору ей совершенно не хочется.

Антон захихикал от радости, он ведёт её наверх, словно кавалер знатную даму по широкой лестнице в бальную залу.

Он вообще-то хороший, Антон, жалко только, что слегка ненормальный (его и от армии из-за этого освободили). А может – наоборот, может, их общая удача, что он такой. С ним легко и неопасно, и он, наверное, способен любить по-настоящему. Но быть с ним каждый день невозможно – достанет ежесекундной заботой, вниманием, своими глазками детскими. Так, иногда, можно.

Дверь распахнул широко, пригласил счастливым голосом:

– Вот, пожалуйста! Я так тебя ждал…

Через коридор, заваленный лишними, давящими со всех сторон вещами, прошли в его комнату. Она просторная, светлая. Антон мирится с захламлением других комнат, коридора, кухни, в своей же не терпит ненужных ему предметов. И это главная и непременная тема, чтоб себя похвалить:

– Всё выкидываю, всё-всё! Мать тут корзину с тряпками приволокла, я их обратно: «Нельзя!» Она орать: «Некуда больше! Пускай хоть до стирки»…

– Перестань, – перебивает Марина и садится на край мягкой тахты.

Антон подрагивающими от волнения руками трогает на журнальном столике тарелку с сыром, мандарины, початую бутылку портвейна, жестянки с джин-тоником, конфеты.

– Хорошо у меня? – спрашивает.

– Так, ничего. – Особо поддерживать Антона не надо, а то снова начнётся бесконечный рассказ о борьбе за чистоту и уют. – Неплохо…

Парень наливает Марине джин-тоник в хрустальный бокальчик. Себе – портвейна. И праздничным голосом объявляет:

– У меня тост!

– Может, лучше так?

– Ну, – его голос мгновенно тускнеет, – давай так…