Рок умер – а мы живем

Распрощались на «Третьяковской», без энтузиазма договорились собраться на базе завтра в двенадцать… Чащин с Димычем перешли на «Новокузнецкую», сели в поезд. Ещё пять станций с одной пересадкой – и дома; Чащин зевнул, глянул на часы. Было около десяти.

Людей в вагоне по-субботнему мало, и в основном – молодёжь. Глаза отметили несколько симпатичных девушек. Они отвалились на мягкие спинки сидений, расстегнув куртки и шубки, дразня голыми животами. У одной в пупке ярко светился камушек… Димыч ёрзал, кряхтел, вздыхал; Чащина тоже заливали тоска и желание. И представлялось – будь он без Димыча, то запросто с одной бы из них познакомился.

Понимал, что это говорит в нём раздражение, но и верил ему…

– Столько у вас тут тёлок красивых, – сказал Димыч, когда оказались на улице. – Даже мутит… Слушай, а у тебя подруга-то есть? А то смотрю…

– Есть, – перебил Чащин, морщась; вопросы о подруге злили.

– Классная? Может… Слушай, – Димыч взял его за рукав, – у неё же наверняка подруги есть. Познакомит. Чего, в основном так и знакомятся. Тяжело без женщин всё-таки…

– Переодеться сначала надо.

– Да чего ты привязался к моей одежде?! Кому какое дело?

– Большое дело. Всё, пошли быстрей.

Возле магазина «Копеечка» Димыч предложил:

– Может, батлик возьмём? Всё равно воскресенье завтра, тебе на твою работу не надо…

– Давай. – И, вспомнив, Чащин усмехнулся: – Расскажешь подробней, как мы в «Ассе» снимались, с Майком пили.

– Чего? А, это… Спасибо, что встревать не стал.

– А на фиг ты врал-то?

Димыч пожал плечами:

– Ну, вдохновить хотел великим прошлым и нас так поставить, что не просто мы… Нет, вполне ведь и в натуре сняться могли. Поехали бы в то лето не в Питер, а сюда, и попали бы. И, может, всё бы по-другому дальше было, по-настоящему.

14

– Доброе утро, Денис Валерьевич! – поприветствовал охранник.

– Доброе…

С половины восьмого утра до девяти Чащин отмокал в ванне, поливал голову то горячей, то холодной водой, тёр, массировал мышцы лица, но ощущение, что глаза заплыли, щёки висят дряблыми мешками, оставалось и сейчас, когда входил в офис… Конечно, два дня напряжённого пития пива и водки, постоянного курения, недосыпа за два часа не сотрёшь.

Стараясь ни с кем не встречаться, укрылся в кабинете. Сразу же заварил крепкий, из двух пакетиков, «Липтон». Включил компьютер.

Опять предстояло рекламировать бесконечные премьеры наверняка дерьмовых фильмов, сокращать аннотации, подбирать выигрышные полосы для интервью с кинозвёздами…

Чащин уселся за стол, настроился на рабочий лад, но рука бессмысленно двигала мышку, стрелка на мониторе скакала с иконки на иконку… Ничего не хотелось, и работать не было сил. Запереть дверь, лечь на диванчик, уснуть. На цыпочках подошёл к двери и защёлкнул замок. Лёг. Приподнялся, снял туфли.

Диван был короткий. Чащин положил голову на один подлокотник, ноги – на другой. Зажмурился. Несколько секунд в голове было пусто и хорошо. Легко. Даже тёплое дыхание дрёмы почувствовал… А потом под черепом застучала одна из вчерашних мелодий, пальцы левой руки стали двигаться, беря аккорды, зажимая струны, перебегая с лада на лад… Да, вчера неплохо, с удовольствием поиграли – разучили пять тем, даже запись сделали. Сейчас Димыч наверняка сидит и слушает, изучает… Потом, после репетиции, когда вчетвером пили пиво возле «Авиамоторной», стали придумывать название группы, решать, кто будет вокалистом. О концерте заговорили. У Андреев какие-то связи в клубах, оказывается, да и Чащин сглупил – сказал, что тоже может поговорить кое с кем влиятельным насчёт выступлений.

Живая музыка, тем более когда сам играешь, сам её придумываешь, всё-таки великая вещь. Торкает круче наркотиков. Хочется дальше, ещё, ещё. Откладываешь гитару, будто кусок от себя отдираешь.

Когда-то Чащин представить боялся, что забросит гитару, очень долго и трудно отвыкал от острейшей тяги выйти на сцену, приблизить лицо к микрофону. Точнее – обстоятельства отучали.

…Первый настоящий концерт у них с Димычем случился в сентябре девяносто второго – только-только собрали группу, наиграли десятка два песен, и тут подвернулся случай. Одна знакомая девушка оказалась на их репетиции в Доме пионеров, где им давали аппарат четыре раза в неделю на три часа в вокально-инструментальном кружке. Девушка послушала, понравилось. Она была начинающей журналисткой, взяла интервью и сумела его напечатать в областной газете. Интервью называлось «Панк – значит свобода».

С вырезкой Димыч с Чащиным стали обходить места, где можно было устроить концерт. Филармония, драмтеатр, Дворец культуры «Колос»… Неожиданно согласилась директор ТЮЗа: «А что, давайте, ребята. Мы как раз спектакль про молодёжную жизнь ставим – «Авария» называется. Может, и в спектакле участие примете – там есть сцена на рок-концерте»… А ТЮЗ находился в здании бывшего Дома политпросвещения.