Рок умер – а мы живем

С утра в субботу успел сбегать в магазин «Копеечка» и купить самые необходимые продукты. Холодильник все последние дни был пуст, питались купленными по пути домой пельменями, сосисками… Рассовав по полкам упаковки, бутылки, свёртки, Чащин опустился на табуретку и в туповатом оцепенении старался изучить длиннющий, как свиток, чек.

«Яйцо 1 кат. 10 шт. = 25.20

Мак. изделия = 10.50

Кефир Пастушок 3.2 % = 12.80

Сахар-песок 1.0 кг = 19.30

Морковь мытая весов. = 11.90

Горошек зелёный 6 сот. = 18.50

Цыплята Садия = 113.65

Картофель фри = 25.80» – и так далее.

По отдельности стоит не так уж много, а в итоге получилось полторы тысячи, и всё это съестся, истребится за два-три дня… Димыч прожил здесь почти месяц и ни разу не потратился на необходимую мелочовку. Пивко покупает, водку, запивку, иногда хлеб. Пару раз курицу гриль принёс… Зарплата во вторник, а денег давно уже нет – приходится с карты снимать то по тысяче, то по две. И сколько там заплатят? Если по-старому, то… Нет, в любом случае придётся в накопительный вклад залазить. А это – потеря процентов. С Димыча требовать денег на продукты бесполезно, у него какое-нибудь жалкое энзэ на дне рюкзака да гроши в кармане. На работу так и не устроился. Говорит, сегодня – решающий день. После митинга подойдёт к Сергею и напрямую спросит, как с должностью заместителя по молодёжной культуре. Она до сих пор свободна, и вроде бы один из кандидатов – Димыч. По крайней мере, он сам так считает. Если получится, будет получать тысячу с лишним долларов. Отдельный кабинет выделят…

Вообще, откуда все эти партии, союзы, движения деньги берут? Кто в них вкладывает и зачем? Если верить Шендеровичу с его «Плавленым сырком», который Димыч каждую субботу по утрам слушает (и сейчас вот сидит перед радио), деньги идут из Кремля. Создают там разные объединения, поддерживают, чтоб единой оппозиции не было. Группка недовольных – в КПРФ, группка – в Партии пенсионеров, в «Родине», в СПС. И так далее. Если всех вместе собрать – миллионы, а порознь – тысячи, а то и сотни… Вполне может быть. Да скорее всего… Но, в принципе, если Димыч пробьётся, займёт должность с нормальной зарплатой, то может повториться история самого Чащина: приезд, попытка всерьёз заняться роком, разочарование, помощь друга, а потом – непыльная работа, размеренная жизнь в столице… Да, наверняка так и будет. Обычное дело. В Москве почти все так и цепляются.

Чащин смял чек, бросил в ведро под раковиной. Заварил кофе, посмотрел на часы. Почти одиннадцать. Сейчас вбежит Димыч, полезет в холодильник, выставит на стол то, что можно по-быстрому съесть, торопливо перескажет услышанные от Шендеровича факты маразма и идиотизма в политической жизни, открытого воровства; понегодует, а потом потащит на митинг… Отказываться и упираться нет сил, да и – Чащин испугался этого ощущения – как-то нечего стало делать одному. Привык торопиться, с кем-нибудь общаться, слушать, отвечать, спорить.

Вокруг памятника Пушкину – люди. Много. Тысячи две, может, и больше. В основном молодёжь. Пестрота курток, шапочек, рюкзаков с брелками и катафотами на фоне серых домов, серого неба, грязно-зелёного памятника, корявых деревьев. Оранжевые и малиновые флаги, красно-чёрные лозунги-растяжки с портретом Че Гевары; несколько в стороне от толпы, у будки ДПС, темнеют хоругви. Ветра нет, флаги обвисли вокруг древков, некоторые помахивают ими, но быстро устают, и флаги вновь вянут… Над свободной от машин Тверской, над площадью медленно колышется тяжёлый морозный пар.

Димыч с Чащиным поискали знакомых, но шествие уже началось, и пришлось встать в хвост колонны. Пошли по Тверской в сторону Кремля. Откуда-то спереди зазвучала совсем не строевая, не бравая песня. Марк Бернес грустновато спрашивал: «С чего начинается Родина?..»

– С картинки в моём букваре, – тут же отозвался какой-то парень, и несколько девушек захихикали.

Димыч неодобрительно посмотрел в их сторону, кивнул вперёд:

– Давай, Дэн, туда. Наши там.

Ломать шеренги было неловко, а обтекать их – почти невозможно. Вдоль бордюров тесной цепью стояли милиционеры.

– Выйдете, больше не войдёте, – предупредил один.

Чащин почувствовал беспокойство: «Сейчас заведут в какой-нибудь переулок и отгасят дубинками, чтоб больше не собирались». И одновременно защекотал азарт – вот взять и всей этой массой влиться в Кремль. И устроить. Захватить кабинеты, обезоружить охрану, запереть ворота…

– Нет – дальнейшему обнищанию граждан России! – неожиданно резко закричали в громкоговоритель.

– Не-ет! – дружно поддержала колонна.

– Да – отставке антинародного правительства!

– Да-а!

И снова песня, но на этот раз та, от которой закипает кровь:

Встава-ай, страна огромная,
Встава-ай на смертный бой!..[20]