Рокфеллеры

Купить кого-то с потрохами ещё не значило избавиться от проблем. В 1895 году Альфред Мерритт подал на Рокфеллера в суд за мошенничество, утверждая, что во время консолидации компании тот занизил стоимость принадлежавшей ему доли в месторождении Месаби. Поскольку за это время был-таки найден способ приспособить плавильные печи к порошковой руде, акции комбината взлетели до небывалых высот. Мерритты выставили себя невинными простаками, обманутыми коварным магнатом; суд должен был заседать в Дулуте, и Рокфеллер, опасаясь предвзятости местных присяжных, нанял газетчика из Миннесоты, чтобы тот настроил общественное мнение в его пользу, а также увеличил пожертвования баптистским организациям штата. Но федеральный суд всё равно вынес решение в пользу Мерриттов, приговорив Рокфеллера к выплате им 940 тысяч долларов в возмещение ущерба. Рокфеллер подал апелляцию, и решение было отменено. Но два года спустя он всё-таки выплатил Мерриттам 525 тысяч во внесудебном порядке, и те публично заявили, что снимают свои претензии. «Мы договорились и заплатили деньги, чтобы не оказаться ограбленными двенадцатью справедливыми и добрыми людьми (то есть присяжными. — Е.Г.), поскольку не могли обратиться в вышестоящий суд», — пояснил свой поступок Джон Д., не скрывая сарказма.

Куда больше он был огорчён и уязвлён письмом, полученным в апреле 1895 года от Джеймса Корригана, продавшего ему в феврале свои акции «Стандард ойл» по рыночной цене — 168 долларов за штуку (этот пакет Рокфеллер распределил между своими коллегами). Не прошло и месяца, как цена акций повысилась до 185 долларов, и Корриган тоже решил, что Рокфеллер его облапошил. Вот и делай после этого добро людям.

В это время известный художник Джонатан Истман Джонсон (1824—1906) работал над портретом Джона Д. Рокфеллера, заказанным ему Чикагским университетом. Манера письма Истмана Джонсона была глубоко реалистичной, его портреты отличались психологической глубиной и точностью деталей (чувствовалось влияние фламандских и голландских мастеров XVII века, ведь в юности он учился в Гааге). В своё время ему позировали Джон Квинси Адамс, Авраам Линкольн, Генри Лонгфелло, и вот теперь он всматривался в черты самого богатого американца. На картине моложавый мужчина сидит, нога на ногу, боком на стуле, опершись правым локтем на спинку и непринуждённо сцепив длинные тонкие пальцы. Это не парадный портрет, Джон Д. изображён таким, каким и был в реальной жизни. Интерьер лишь слегка намечен: тёмный фон, уголок письменного стола, простой, лёгкий бамбуковый стул — вероятно, это кабинет. Чёрный пиджак с выглядывающим из нагрудного кармана платком, тёмно-серые брюки, аккуратно повязанный галстук и до блеска начищенные ботинки: скромность, простота, элегантность без излишеств и лоска. Высокий чистый лоб с явственно обозначившимися залысинами, чёткий овал лица; густые усы прикрывают складку рта; взгляд умных светлых глубоко посаженных глаз направлен не прямо на зрителя, а слегка в сторону, поэтому его не перехватить, не прочитать.

В октябре 1895 года, когда портрет уже был готов, Фредерик Гейтс приехал в Чикаго с письмом от Рокфеллера, который передал в фонд университета ещё три миллиона долларов. Вскоре после этого президент университета Харпер отправился на матч по американскому футболу между командами Чикаго и Висконсина (Чикагский университет первым из американских вузов обзавёлся кафедрой физической культуры). В первом тайме команда Чикаго проигрывала 10:12. Харпер спустился к тренеру Эймосу Алонзо Стаггу, создателю кафедры физкультуры, и сообщил ему о письме. В перерыве тот отвёл его в раздевалку, и Харпер повторил новость уставшим и слегка обескураженным игрокам. «Три миллиона долларов! — взревел капитан команды и в восторге хлопнул другого игрока по спине. — Посмотрите, как мы играем в футбол!» Словно заново родившись, команда высыпала на поле и разгромила Висконсин со счётом 22:12. Вечером студенты разожгли в кампусе праздничный костёр и пели гимны в честь Рокфеллера: «Его послал сюда Господь, и имя его Джон». Сетти вполне разделяла это мнение: её юношеская влюблённость в мужа с годами переросла в почти религиозное поклонение.