Рокфеллеры

Проведя медовый месяц в Италии, молодые поселились в большом каменном доме в Чикаго, обнесённом высокой железной оградой. Тогда-то и оказалось, что пороки, которые Рокфеллер старался искоренить в своих детях (тщеславие, себялюбие, необузданность в желаниях), Эдит только подавляла в себе до поры до времени. Теперь же чикагское общество заговорило о её «королевских» замашках. Гостей миссис Рокфеллер-Маккормик (Эдит не стала расставаться с девичьей фамилией) встречали лакеи и провожали через анфилады роскошных комнат, блиставших позолотой канделябров и картинных рам. Эдит решила, что Рокфеллеры происходили от аристократического французского рода Ларошфуко[21], поэтому в доме всё было выдержано во французском стиле. На ужины порой приглашали до двухсот гостей; каждый получал меню и карточку с указанием его места, напечатанные на французском языке. Столовый сервиз из позолоченного серебра некогда принадлежал Бонапартам. В великолепной гостиной в стиле ампир стояли четыре кресла Наполеона Бонапарта: на спинках двух из них была буква N, а на двух других — В. В спальне стояла кровать в стиле Луи-Сез (Людовика XVI), а на туалетном столике Эдит — золотая шкатулка, подаренная Наполеоном его второй жене Марии Луизе Австрийской. И всё же её вечерам недоставало «изюминки». Гарольд дал жене простое объяснение: «Дорогая, разве ты не понимаешь, что молодые чикагцы, у которых в жилах кровь, а не вода, привыкли к спиртному? Они просто обязаны получить свои коктейли, вино, виски с содовой и ликёры». Но никто из детей Рокфеллера, поклявшихся в чём-то отцу, не мог нарушить слово. Эдит решила найти замену выпивке: в её доме будут упиваться музыкой и искусством. Она познакомилась с художниками и музыкантами, разделяла любовь Гарольда к опере, и зачастую званые вечера превращались в концерты. Опаздывать на них было нельзя: Рокфеллер передал своим детям маниакальную пунктуальность. На столе возле Эдит стояли небольшие часы, инкрустированные драгоценными камнями; по истечении определённого времени она нажимала на кнопку, и лакеи мгновенно производили смену блюд, порой забирая у гостей тарелки с недоеденным кушаньем.

Альта безумно завидовала сестре — не стилю её жизни, а положению любящей и любимой жены. (24 февраля 1897 года Эдит родила первенца, Джона Рокфеллера-Маккормика). Уже на свадьбе она призналась брату, что не может искренне радоваться счастью Эдит. Словно в насмешку в декабре ещё одна мисс Рокфеллер вышла замуж: кузина Эмма сочеталась браком с доктором Дэвидом Макалпином из госпиталя «Бельвью».

Дэвид происходил из старинного рода нью-йоркских коммерсантов, которые в тот момент достраивали на Геральд-сквер отель «Макалпин», самый большой в мире. Основной доход они получали от табачной продукции. Мира Рокфеллер радовалась, что дочери удалось подцепить такого жениха. «Ты не блестящая особа, как и твоя мать, но я чувствую, что любого мужчину, которого ты выберешь, можно искренне поздравить», — написала она Эмме. Уильям же предупредил будущего зятя, что Эмма упрямая и своенравная (это было правдой). Сетти пыталась уверить себя, что Макалпин — «молодой человек глубоко религиозного склада, с тонким музыкальным вкусом, к тому же... кое-что сделал, чтобы помочь миру». Четыре сотни гостей доставили на станцию в частных вагонах, забронированных Уильямом, а оттуда отвезли в каретах к Роквуд-холлу. Церемония состоялась в музыкальном салоне, под готическим цветочным пологом. Веранду застеклили — там разместился оркестр из сорока музыкантов. Джон Рокфеллер-младший был одним из семи распорядителей, занимавшихся гостями. Подробное описание свадьбы любопытствующие могли прочесть на страницах «Нью-Йорк тайме».

Трудно сказать, думал ли тогда Джон о том дне, когда и он, с белым цветком в петлице, возьмёт за руку девушку в фате, услышит от неё «да» и наденет ей на палец кольцо... Наверное, все молодые люди мечтают о подобном. А мечты «младшего» со временем принимали всё более конкретные очертания.

Эбби Олдрич, с которой он всё-таки познакомился, была не просто хорошенькая — она была красавица, высокая, статная, с изящными манерами и безупречным вкусом. Дочь сенатора, она часто играла роль хозяйки дома во время приёмов в Вашингтоне, на которых она кого только не перевидала — от сенатора Маккинли до вдовы генерала Джорджа Кастера. Уверенная в себе, Эбби сумела передать эту уверенность робкому, застенчивому Джону. «Она обращалась со мной так, словно я умел всё на свете, и её отношение сослужило мне добрую службу», — вспоминал позже Джон.