Рохля Несчастливчик – первый пулинский путешественник

Несчастливчик и сам не знал, что тут сказать. Нет, конечно, в болотах клады не закапывают. И на берегу болот тоже не закапывают. И даже рядом с берегом болот…

— Ах ты ж морда пупырчатая! — взвыл Эшши, схватившись за голову. — Обманула как… как…

— Как безмозглого сопляка, — подсказал колдун и вкрадчиво поинтересовался: — А знаешь, где действительно закапывают клады?

— В лесу?

— В лесу. А знаешь, как ты можешь отомстить обидчице и хорошенько заработать?

— Я не буду чистить пруд!

— И не надо, — ласково-ласково согласился эльф. — Кроме того, теперь я понимаю, в чем была наша ошибка. Кикиморы не могут жить в чистых озерах. Поэтому…

— Я не хочу убивать кикимору! Я вообще никого не убиваю! Я не…

— Тьфу ты, чистить, убивать… Глупости какие. Мы ее заколдуем. А ты нам поможешь.

Рохля раздумывал целую минуту. С одной стороны, зеленая его не просто обманула, а по-настоящему подставила, с другой — связываться с эльфами — себя не уважать. Все решили слова колдуна, сказанные тихим и уверенным голосом:

— Три сундука.

Глава 4 Недостойное деяние и достойная награда

Туман, рожденный в мягких кочках заповедной рощи, тянулся длинными щупальцами к болотистому озерцу, чтобы на рассвете растаять легкой дымкой. А под прикрытием тумана туда же тянулись толпы (или все же стаи?) эльфов.

В качестве предводителя таинственного шествия выступал Рохля Несчастливчик, в одной руке несущий мешок с "пойманными безобразниками", а в другой — повод. Не оставлять же беззащитного ослика в логове этих чистюль! Оглянуться не успеешь, как твое косоглазое хромоногое животное превратится в белогривого единорога с радужным хвостом.

Добравшись до берега пруда, эльфы рассредоточились, прячась в кронах нависающих над водой деревьев, а Эшши вышел вперед, гордо встряхнул добычей ("добыча" дружно и цветисто выругалась), и закричал:

— Выходи, зеленомордая! Я тебе мешок чистоплюев наловил!

— Ну не-е-ечего та-а-ак ора-а-ать, — проворчала кикимора, высовываясь из-за ближайшего камня. — Неу-у-ужто до утра-а-а не потерпе-е-еть бы-ы-ыло?

— Не потерпеть! — отрезал хоблин и запустил холщовым снарядом прямо в пупырчатый лоб.

Нечисть, не ожидавшая от наемного охотника ни такой прыти, ни такого хамства, не успела даже пригнуться, только зажмурилась. Но заговоренная нить, которой был завязан мешочек, соскользнула, и из него вылетели целых три крошечных седобородых колдуна.

Рохля сделал два шага назад, присел и сжался в комочек, просто на всякий случай. Вдруг его тоже заклинанием зацепит? А потому не увидел, как сотни маленьких желтых огоньков слетелись со всех сторон и будто по команде нырнули в озерную гладь.

— Это вы чего-о-о это? — верещала кикимора.

Она-то давно перестала жмуриться, а прятаться не позволяла гордость, и теперь замерла, словно уже была околдована, и с ужасом наблюдала, как тает ее любимая тина, а вода, мутная и зеленая, начинает светиться мягким голубым светом.

Когда визг вредной обманщицы внезапно стих, Эшши испуганно распахнул глаза. Да, кикимора — редкая зараза, да, она его подставила с оплатой, да, жалеть пакостную нечисть глупо и недостойно настоящего героя, но участь, постигшая болотную жительницу была столь ужасна, что сердце Несчастливчика сжалось. На большом камне, возвышающемся над пронзительно синей озерной гладью, сидела златовласая дева с длинным рыбьим хвостом. Глаза ее сверкали праведным гневом.

— Ну будет тебе, прелестница, — медоточивым голосом увещевал эльфийский колдун. — Только посмотри, какая ты теперь красивая!

Кикимора… ну… больше, пожалуй, не кикимора свесилась с камня и действительно посмотрела. А затем распахнула рот и… запела. Тихо, ласково, проникновенно. Так, как никто на памяти хоблина не пел. Эшши даже сделал несколько шагов к берегу, но русалка вдруг оборвала свою песню, злобно рыкнула на эльфов, держащихся на почтительном (читай, безопасном) расстоянии и спрыгнула в воду, обдав брызгами и проказливых человечков, и Несчастливчика. Наваждение тут же развеялось.

— Что вы с ней сделали?!

Главный колдун подлетел поближе, радостно щелкнул хоблина по носу и рассмеялся:

— Превратили в того, кто может жить в чистом озере. Разве не здорово?

— Совсем не здорово, — пробурчал Рохля, вспомнив, как ему не понравилось отражение в зеркале на дне ловушки. — Так не делается!

— Мы же сделали, значит, делается. Народ! Тащите сундуки герою. Он их честно заслужил.

Первый пулинский путешественник смотрел на заработанные сокровища и не мог заставить себя заглянуть под крышки. Ощущение, что он добровольно поучаствовал в чем-то крайне мерзком и низком, обрушилось на него, как, в свое время, скала на дядю Кувиса, быстро и неотвратимо.

Только к обеду следующего дня, отойдя на добрых пять миль и от озера, и от зачарованной рощи, Рохля решился сделать привал. Две лепешки с жуками, полбутылки сидра и кусок козьего сыра кого угодно задобрят и умиротворят. Невозможно грызть самого себя, когда сгрыз уже столько вкусного. А потому Эшши наконец решился полюбоваться своей наградой.