К работе приступил с первого же дня и со всем остервенением и накопившейся злобою направил усилия на истребление фрицев — этой проказы. Прежняя вера в то, что недалеко то время, когда эта проказа будет уничтожена, не покидает меня, а с каждым днём всё усиливается. Наступит время, и фрицы будут биты так же, как били их при Александре Невском («Ледовое побоище»), под Грюнвальдом и ещё много кое-где.
Теперь немного о себе. Здоров и бодр. Несколько дней жил в балке, в землянке, чаще бывал в разъездах. Теперь живу временно в деревянном домике. Вот это подлинная избушка на курьих ножках. Возможно, в недалёком будущем условия улучшатся, но некоторое время ещё придётся возвращаться в землянку.
Здешняя местность — это копия Даурии. И, когда я вылез из самолёта, невольно стал искать глазами даурский городок. Растительности никакой. Голые сопки и степи. Уже несколько дней дует сильный ветер и поднимает столбы пыли. Придётся заводить себе очки, а то начали болеть глаза. Зато зубы чистить не надо — прочищаются песочком, который постоянно трещит на зубах.
По вас скучаю очень сильно. Эта тоска усиливается сознанием большой удалённости… Душою же чувствую вас рядом с собой. Как живёте вы? Пишите обо всём. Буду рад получить от вас весточку. Сознание того, что там, вдали, живут дорогие мне два существа, думающие обо мне, вливает тепло в мою душу, придаёт мне бодрости и сил.
Ваш К. Рокоссовский».
Целой серией намёков он объяснил жене и дочери, что направлен в более удалённые от Москвы места, «на юг», в степь, продуваемую ветрами и изрезанную балками. Более точные координаты сообщить не мог.
Новый его фронт лежал в степях, растянувшись на 400 километров. Рокоссовский сразу же поехал знакомиться с людьми и хозяйством.
Правый фланг фронта замыкала 4-я танковая армия, довольно сильная — девять стрелковых дивизий, но — при четырёх танках. В шутку армию называли «четырёхтанковой». Оборонялась она в междуречье Дона и Волги на участке протяжённостью 30 километров. Дивизии 4-й армии занимали весьма выгодную позицию в общей картине сражения: охватывая обширный плацдарм на западном берегу Дона, они имели возможность устойчиво обороняться и одновременно атаковать противника всякий раз, когда он пытался наступать на Сталинград с севера. Вскоре 4-я танковая была преобразована в 65-ю общевойсковую и её возглавил вызванный из-под Брянска генерал Батов. С этого времени за участок в междуречье Дона и Волги Рокоссовский был спокоен.
Дальше на участке в 50 километров оборонялась 24-я армия генерала И. В. Галанина[80]
. Правый её фланг выходил к Дону. Задача армии — держать глухую оборону и одновременно атаковать в направлении «коридора», прорубленного немцами к Волге.Левофланговая 66-я армия упиралась левым флангом в Волгу и буквально нависала над Сталинградом, над опасным «коридором». Её непосредственной задачей как раз и было — ликвидировать опасный «коридор» и обезопасить сталинградскую группировку наших войск с севера. 66-й армией командовал генерал Малиновский[81]
.Встреча двух будущих маршалов, которые станут символами нашей победы, произошла при довольно необычных обстоятельствах.
На командном пункте Малиновского не оказалось. Докладывал Рокоссовскому начальник штаба армии. Командующий выслушал доклад начштаба и спросил, где Малиновский.
— Родион Яковлевич убыл в войска, — ответил тот.
— Странно, он знал, что я выехал в расположение армии, и не дождался…
— Сейчас мы его вызовем на КП. — И начштаба сделал знак телефонистам. — У нас со всеми полками хорошая, устойчивая связь.
Рокоссовский остановил его:
— Не надо, я его найду сам.
Это был его стиль — знакомиться с войсками и командирами на месте, на передовых НП, с попутной инспекцией оборонительных сооружений и расстановки войск.
Ни на КП дивизии, ни в штабе стрелкового полка Малиновского он не нашёл.
— Что ж, пойдёмте дальше. — И первым двинулся по ходу сообщения в сторону батальонных позиций.
Стены и накатник ротного НП содрогались от частых взрывов снарядов. Выслушав доклад Малиновского, Рокоссовский заметил, что, по всей вероятности, ротная позиция не самое удобное место для руководства войсками… На что Малиновский ответил:
— Зато здесь начальство не очень донимает.
Шутку командарма Рокоссовский принял с пониманием, но уже в следующую минуту снова заговорил о деле. «Расстались мы друзьями, — вспоминал маршал, — достигнув полного взаимного понимания. Конечно, на армию возлагалась непосильная задача, командарм понимал это, но обещал сделать всё от него зависящее, чтобы усилить удары по противнику.
С отдельных участков нашей обороны хорошо просматривались вражеские позиции. После ожесточённых боёв там осталось много подбитых танков — и немецких, и наших. Бойцы такой рубеж прозвали танковым полем. Это был крепкий орешек. Под сожжёнными машинами гитлеровцы вырыли окопы. Мёртвые танки превратились в труднопреодолимые огневые точки. Штурм их нам стоил очень дорого».