Наступательный ресурс ударных армейских группировок был израсходован. Войска устали. Взять такой крупный город, как Варшава, превращённый немцами в мощнейшую крепость с разветвлённой системой обороны, охватывающей ближние и дальние окрестности, — такая задача оказалась для войск 1-го Белорусского фронта просто непосильной. Опыт взятия и зачистки крупных городов Рокоссовский и его штаб имели немалый, вспомнить хотя бы Сталинград. Но там была принципиально иная ситуация: полное окружение частично деморализованных войск, угнетаемых холодом, голодным пайком и неизвестностью. Восстание в Варшаве наступавшим ни сил, ни средств не прибавляло. Повстанцы на контакт ни со штабом фронта, ни со штабами армий не шли.
В один из дней августа Рокоссовский приехал на передовой наблюдательный пункт 2-й танковой армии. НП генерала Радзиевского был устроен на высокой заводской трубе. С неё и без стереотрубы и бинокля Варшава была как на ладони. Город горел. На улицах шли бои.
26 августа 1944 года в Люблине Рокоссовский в беседе с английским журналистом Александром Вертом по поводу происходящего в Варшаве сказал: «Бур-Коморовский вместе со своими приспешниками ввалился сюда, как рыжий в цирке — как тот клоун, что появляется на арене в самый неподходящий момент и оказывается завёрнутым в ковёр… Если бы здесь речь шла всего-навсего о клоунаде, это не имело бы никакого значения, но речь идёт о политической авантюре, и авантюра эта будет стоить Польше сотни тысяч жизней. Это ужасающая трагедия, и сейчас всю вину за неё пытаются переложить на нас. Мне больно думать о тысячах и тысячах людей, погибших в нашей борьбе за освобождение Польши. Неужели же вы считаете, что мы не взяли бы Варшаву, если бы были в состоянии это сделать? Сама мысль о том, будто мы в некотором смысле боимся Армии Крайовой, нелепа до идиотизма».
Это сказано в самый разгар боёв, в известном смысле в пылу, и потому, как мне кажется, заслуживает особого внимания и доверия.
Заграничный поход Красной армии начинался более чем сложно. Мало того что растягивались коммуникации и надо было постоянно подтягивать тылы, но и базы приходилось устраивать в незнакомой местности, где действовали оставленные абвером агенты, диверсанты, разведчики, а также группы и целые формирования, которые к Красной армии относились враждебно: украинские и белорусские националистические формирования, остатки бригады Каминского, всякого рода «бандеровцы», «мельниковцы», «бульбовцы». Немцы, уходя, оставили им достаточные арсеналы оружия и боеприпасов, снаряжение, продовольствие. В лесах и горах были оборудованы базы, схроны. Как только Красная армия заняла западные области Украины и Белоруссии, националистические батальоны (курени) начали активно действовать по тылам советских войск — на дорогах, в населённых пунктах, на станциях и даже в городах.
В этот день авангарды 3-го Украинского фронта вступили в Болгарию.
Начался заграничный поход Красной армии. Самое ожесточённое сопротивление наши войска встретили в Восточной Пруссии и Польше.
Ночами самолёты По-2 начали сбрасывать в расположение повстанцев контейнеры с медикаментами, оружием, боеприпасами и продовольствием. До 2 октября, когда восстание капитулировало немецкому гарнизону, наша авиация произвела 4821 самолётовылет. Половина из них — боевые.
Странно вели себя руководители восстания. Казалось бы, овладей мостами, и Красная армия ворвалась бы по ним в Варшаву. Тысячи жизней были бы спасены, а город не подвергся бы таким разрушениям.