— У нас ещё не такое бывает.
Он был прав тогда: одного желания мало для боевого успеха. Но во время боёв под Москвой Георгий Константинович часто сам забывал об этом.
Высокая требовательность — необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчинённым, умением опираться на их ум и инициативу. Наш командующий в те тяжёлые дни не всегда следовал этому правилу. Бывал он и несправедлив, как говорят, под горячую руку.
Спустя несколько дней после одного из бурных разговоров с командующим фронтом я ночью вернулся с истринской позиции, где шёл жаркий бой. Дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Сталин.
Противник в то время потеснил опять наши части. Незначительно потеснил, но всё же… Словом, идя к аппарату, я представлял, под впечатлением разговора с Жуковым, какие же громы ожидают меня сейчас. Во всяком случае, приготовился к худшему.
Взял трубку и доложил о себе. В ответ услышал спокойный, ровный голос Верховного Главнокомандующего. Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия. Но Сталин мягко остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчёркивалось доверие к командарму. В заключение разговора Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он с пониманием сказал:
— Прошу продержаться ещё некоторое время, мы вам поможем…
Нужно ли добавлять, что такое внимание Верховного Главнокомандующего означало очень многое для тех, кому оно уделялось. А тёплый, отеческий тон подбадривал, укреплял уверенность. Не говорю уже, что к утру прибыла в армию и обещанная помощь — полк «катюш», два противотанковых полка, четыре роты с противотанковыми ружьями и три батальона танков. Да ещё Сталин прислал свыше двух тысяч москвичей на пополнение. А нам тогда даже самое небольшое пополнение было до крайности необходимо».
Ещё до истринской истории разговоры с комфронта чаще всего велись на повышенных тонах. Особенно когда Рокоссовский в очередной раз просил прислать резервы. Вот один из таких эпизодов, вошедших в мемуары: «Разговор предстоял не из приятных, я заранее это предвидел. Стоически выслушал всё сказанное в мой адрес. Однако удалось добиться присылки в армию к утру 26 октября двух полков 37-миллиметровых зенитных пушек. Худо ли, хорошо ли, но это была помощь».
Справедливости ради стоит заметить, что разговор произошёл 26 октября, когда на столе у комфронта уже лежали донесения о разгроме под Спас-Рюховским и Холстинковом противотанковых артполков, не прикрытых боевыми охранениями. Что ж, командарму, не позаботившемуся о правильной организации боя, ничего другого не оставалось, как «стоически выслушивать». Случались ошибки и у него.
16-я армия оказалась на острие удара северной группировки немцев. По замыслу штаба фон Бока, эта группировка должна была сломить оборону Западного фронта на узком участке, охватить с севера и северо-востока Москву вместе с находившимися здесь нашими армиями и соединиться с потоком, шедшим навстречу, — танками и моторизованными дивизиями 2-й танковой группы Гудериана. Но Гудериан увяз под Тулой и Михайловом. А танки 4-й танковой группы генерала Гёпнера не прошли здесь — под Волоколамском и Клином их остановили и начали истреблять дивизии Рокоссовского.
Напряжение противостояния между тем нарастало. 27 октября авангарды 2-й и 11-й танковых дивизий группы Гёпнера ворвались в Волоколамск. Накануне, 26 октября, Жуков в разговоре по телеграфу приказал железнодорожную станцию и город Волоколамск не сдавать ни при каких обстоятельствах. Из Ставки пришла телеграмма — уход из города и оставление станции Волоколамск Ставка называла «позором для Западного фронта». После оставления Волоколамска Рокоссовский получил ещё одну телеграмму, на этот раз от Военного совета Западного фронта: «Вы не справились с полученной задачей и, видимо, не поняли и не осознали приказа тов. Сталина… пропускаете противника на восток». В штаб 16-й армии тут же прибыла специальная комиссия для выяснения обстоятельств сдачи врагу Волоколамска.
Обычно в таких случаях летели чьи-то головы.
Волоколамск сдавали части 316-й стрелковой дивизии. Либо генерал Панфилов, либо Рокоссовский должен был пойти под трибунал.
С одной стороны, мы наблюдаем ситуацию, когда жёсткий Жуков, вроде бы перестраховываясь (так чаще всего трактуют этот эпизод истории), насылает на Рокоссовского комиссию, чтобы определить козлов отпущения. Но, как всегда, в таких историях есть другая сторона…
Из переговоров Жукова и Рокоссовского 26 октября 1941 года (0.30-2.00):