Рокоссовский. Терновый венец славы

Через несколько минут, в довоенном френче, с видавшей виды папкой, с хмурым, потемневшим лицом появился Сталин. Все участники заседания, как подсолнухи на свет, повернули в его сторону головы. Ему, Рокоссовскому, показалось, что этот Сталин был очень похож на того, каким он видел его в 37-м году в Кремлевском дворце. Разница лишь заключалась в том, что этот был старше и с более злобным лицом.

Сталин медленно подошел к Штеменко, повернулся, окинул взглядом военных. Как ему показалось, он дольше всех задержал взгляд на Жукове.

Сталин молча положил папку на стол и с грузинским акцентом произнес:

— Товарищ Штеменко, прочитайте эти документы.

Его ошарашило то, что читал генерал, необычность этих документов, их сходство с тем, что он встречал на допросах и суде. Он запомнил их почти слово в слово.

Новиков признавался, что залез в грязь преступлений, лично присваивал фронтовое имущество. Он возомнил себя большим человеком, которого знают не только у нас, но и во всем мире. В разговоре со своей женой называл себя выдающейся личностью. В своем заявлении он каялся, что допускал вражеские выпады против Сталина.

Новиков сообщал, что он был связан с Жуковым и вел с ним вредные разговоры в период войны и до последнего времени. Он призывал положить конец карьере Жукова, ибо это может привести к пагубным последствиям.

Новиков характеризовал Жукова как человека самовлюбленного и властолюбивого, не терпящего возражений, любящего славу, почет и угодничество. Вместо того чтобы сплачивать командный состав вокруг Верховного Главнокомандующего, он пытается умалить его роль в войне и в то же время выпячивает свою роль, заявляя, что все военные операции разработаны им лично.

Далее Штеменко читал о том, что Жуков считает, что его недооценивает Сталин и, если бы не он, не было бы ни Сталинграда, ни Ленинграда, ни Курска, ни других побед.

Как же ему, Рокоссовскому, все это было знакомо. Он помнил зловещую тишину, повисшую в зале после того, как Штеменко закончил читать.

После продолжительного молчания Сталин предложил присутствующим высказаться по поводу услышанного.

Первым говорил о виновности Жукова Маленков, дважды держал слово Молотов и оба раза приводил факты, говорившие о бонапартистских замашках Жукова.

И если бы не военные, неизвестно, уехал бы Жуков командовать Одесским военным округом или же подался бы к Крюкову в Тайшет. Была критика в выступлениях Конева, Соколовского, Рыбалко, Василевского и других. Отметил грубость и властолюбие, которыми обладал Жуков, и он, Рокоссовский. Но все маршалы не допускали и мысли, что Жуков способен на предательство и забвение интересов Родины. Они в один голос поддержали своего товарища. Единственный, кто пытался опозорить маршала, был генерал Ф. И. Голиков.

Рокоссовский так увлекся воспоминаниями, что не заметил, как время приближалось к 11 часам. Он быстро поднялся, подошел к санаторию, сел в машину и уехал.

Он не обращал внимания на визг шин на крутых поворотах, на скрип тормозов. Его занимала одна мысль: видимо, не зря он вспомнил Абакумова и неспроста пришло на память заседание Высшего Военного Совета. С такими тревожными мыслями он подъезжал к даче Сталина, расположенной в живописном ущелье недалеко от берега моря.

У входа в санаторий Рокоссовского встретил Поскребышев. Почтительно поздоровавшись, он провел его через проходную и любезно проговорил:

— Поворачивайте направо и идите по дорожке, Иосиф Виссарионович вас ждет.

А между тем навстречу Рокоссовскому, в светлом полувоенном костюме, поседевший, еще больше осунувшийся, с букетом красных роз в руке шел Сталин.

Рокоссовский, справившись с волнением, ускорил шаги.

После коротких приветствий Сталин протянул маршалу букет:

— Мне кто-то из военных говорил, кажется Воронов, что вы обожаете розы?

— Так точно, товарищ Сталин, за мной водится такая слабость, — покраснев, произнес Рокоссовский. — Большое спасибо. — Драматические предчувствия в его душе моментально исчезли. Он заметил, что всемогущий вождь с болезненным лицом и смеющимися глазами настроен к нему доброжелательно. Когда Сталин дарил розы, Рокоссовский заметил на его руке две капли крови. Видимо, хозяин срезал розы сам. Он тут же смахнул кровь носовым платком, взглянул на маршала и кивнул в сторону беседки:

— Прошу вас на чай.

На столе, в оплетенной виноградом беседке, стояли коньяк, вино, боржоми, разнообразные холодные закуски, но чая не было.

— Я пью вино, а вы что будете пить? — спросил Сталин, хитро заглядывая в глаза.

— Не откажусь от рюмки коньяка, — улыбнувшись, ответил маршал.

День был жаркий и легкий, ветерок, поддувавший с гор, приятно освежал собеседников.

— Черчилль хотел посадить на шею полякам правительство в изгнании во главе с Миколайчиком[65], — говорил медленно Сталин, раскуривая трубку. — По этому поводу он много раз дурил мне голову, присылал десятки писем. Но народ Польши поступил по-другому — он выбрал себе народную власть. — Сталин взглянул на Рокоссовского. — Как сейчас дела в Польше?