Рокот

– Пол, пообещай мне… – добавил он. – Ты можешь отказаться прямо сейчас, пока ещё не поздно, и мы всё забудем. Но если ты согласна, то пообещай, что не будешь думать обо мне плохо. Ты обещаешь?

Полина замерла.

Посмотрела в лицо друга в новой попытке считать его эмоции и намерения, но увидела лишь прищуренные карие глаза, напряжённые скулы и складку между бровями – он ждал ответа. Полина сглотнула горькую слюну и кивнула. Она пообещала бы ему, всё, что угодно, потому что любила.

Костя коротко улыбнулся. Взялся за край выступающей доски, приподнял тяжеленный настил и оттащил его в сторону. Доски скрывали под собой яму глубиной не меньше трёх метров. У самого края торчал конец пластмассовой сантехнической трубы, второй её конец скрывался под листьями и ветками.

– Больше месяца копал, – признался Костя. – А землю уносил на берег.

Заметив ужас на лице подруги и немой вопрос «Зачем?», он снова заметно занервничал, его губы дрогнули. Не зная, куда деть руки, он прижал их к животу и тут же испачкал грязью рубашку.

– Пол, всё будет хорошо. Я просто хочу помочь тебе. Хочу помочь.

Полина попятилась, предчувствуя дурное. Костя в два шага оказался рядом и обхватил её за плечи.

Он что-то говорил, но она понимала лишь часть слов.

– Ты должна… туда, в яму… Пол… так нужно… ты должна…

Что? Туда?

От ужаса внутри Полины, где-то в горле, словно набухли ледяные пузыри. Она хотела закричать – господи, как же хотела – но лишь судорожно вдыхала влажный воздух, наполняясь им и не в силах выдохнуть. Рвалась из железной хватки Кости, упиралась босыми пятками в землю, отчаянно сопротивлялась, а он тащил её к краю ямы.

«Не хочу! – беззвучно кричала Полина. Кричала где-то внутри себя. – Я не хочу! Оставь меня! Отпусти! Не хочу! Не хочу!».

Под ногами обвалилась земля, и Полина ухнула в яму.

Футболка задралась до самых лопаток, натянутая ткань больно врезалась в подмышки, твёрдые комья и срезанные лопатой корни оцарапали спину и бока. В штанины брюк, под футболку, в волосы – везде забилась земля.

Полина пришла в себя через несколько секунд, уже на дне ловушки. Вскочила и посмотрела наверх, выискивая лицо Кости. Ей нужно было видеть его, видеть, что её падение – всего лишь недоразумение, глупая шутка.

– Пол, так нужно, – прочитала она по тонким, измазанным в грязи губам друга. – Я узнал, что в состоянии сильного страха люди способны на невозможное. Я мечтаю услышать твой голос, а здесь ты научишься кричать. Ты же будешь кричать, Пол? Будешь кричать?

Да, она хотела кричать, хотела кричать даже больше, чем дышать, но она не могла, ведь причина её немоты – не отсутствие слуха, а травма голосовых связок. Глухие умеют говорить, смеяться в полный голос, шептать, они могут и кричать, а она безмолвна, всецело и навсегда. И даже если Костя вдруг стал бы сдирать с неё кожу, она бы и тогда не издала ни звука.

Полина потянула к нему руки. Горло сжал спазм, начиналось удушье.

Она открыла рот в попытке хоть что-то произнести. Неподвижные голосовые связки, точно запертые ворота, не поддавались. По глазам Кости она поняла: из её рта рвётся только тишина.

Глаза Полины обожгли слёзы, она бросилась на стену в попытке вкарабкаться наверх, но повалилась назад, на дно. Костя предусмотрел всё до мелочей. Он всегда поражал её целеустремлённостью и рьяной, до исступления, усердностью. А тут он целый месяц рыл яму, чтобы сбросить её туда.

Рыл яму для неё.

Конечно же, он всё рассчитал.

Сверху посыпалась земля. Костя кинул в Полину горсть, потом ещё одну и ещё.

– Кричи, Пол. Пока ты не закричишь, я тебя не вытащу. Ты обещала не думать обо мне плохо, помнишь? Ты обещала. А теперь кричи. Как только ты закричишь, я сразу тебя освобожу, но сначала тебе надо закричать.

Полина смотрела на друга сквозь пелену слёз. Он на мгновение исчез из виду, но тут же вернулся и сбросил вниз пакет, тот плюхнулся в изрытую землю дна.

– Там дождевик и резиновые сапоги. И ещё термос с горячим клюквенным морсом, чтобы ты не простудилась.

Полина к пакету не притронулась, зато в полной мере осознала: своей жуткой заботой Костя разрушил её надежды на то, что это была просто шутка.

Он добавил:

– Там ещё твой диктофон. Это чтобы записать голос, когда ты закричишь. Хватит хранить чужие голоса, пришло время оставить свой, как думаешь?

Полина склонилась над пакетом.

Сверху, на свёртке из синего прорезиненного дождевика, лежала её компактная «Электроника», совсем ещё новая. Полина любила записывать на аудиокассету голоса людей в течение дня: родственников, соседей, прохожих. Она не слышала их, но старалась запечатлеть на магнитной ленте звуки, тона, тембры, эмоции, смех, плач – всё, что казалось ей важным.

Некоторые говорили, что это ненормально, но Полина всё равно хранила голоса и шумы. Она лелеяла надежду, что когда-нибудь слух восстановится, и она вернётся к своему архиву из десятков кассет, возрождая полноценную картину воспоминаний.