Рокот

Там, у балконной двери, стояло нечто в одежде Платова: джинсы и рубашка на нем были изодраны и вымазаны в крови. Вместо человеческой головы на плечах твари возвышалась свиная.

Свиная.

Тварь посмотрела прямо на Марьяну, и та закричала. Так она не кричала никогда: надрывно, до адского жара в горле, словно в последний раз. Кажется, от нее завоняло потом в разы сильнее, чем минуту назад.

Оборотень… это был Оборотень из гостевой комнаты.

Она уже не осознавала, что делает. Выставила нож перед собой и попятилась к дивану.

– Ты все еще не веришь мне?.. – захихикала свиная голова. Тварь шагнула ближе, цокнули ноги-копыта. – А я заставлю тебя поверить, малолетняя дрянь. Ты же хочешь, чтобы тебя заставили? Ты же любишь грубую силу, не так ли? Уж я-то знаю, о-о, знаю… ты любишь. Я знаю, что именно ты хочешь… иди ко мне… мы наконец сделаем это. Ты ведь все время думаешь обо мне, не так ли, детка? Ты хочешь, чтобы я вернулся, я знаю. Дай мне тебя потрогать, Мари. Мари-и-и-и, иди ко мне… малолетняя дрянь… др-р-рянь… Дай руку, дай мне свою маленькую грязную руку, малышка.

От глухого хохота, донесшегося из свиной головы, внутри Марьяны похолодело.

Сама собой родилась молитва: «Господи, Боже милостивый, сделай так, чтобы это был сон. Прошу Тебя, Боже, сделай так, чтобы это был сон. Пусть я проснусь в своей постели, открою глаза – и ничего этого не будет, пожалуйста. Боже милостивый, сделай так, чтобы это был сон… Боже… Боже… сделай так…»

А тварь захохотала громче, опустилась на четвереньки и бросилась прямо к Марьяне, стуча по паркету задними копытами, шаркая коленями, шлепая по полу ладонями.

– Мари-и-и, – взвизгнула свиная голова.

Вместе с ней завизжала и Марьяна. Звонко и протяжно, до одури, до треска в черепе. Она зажмурилась, оцепенела не в силах двигаться. Правая рука с ножом, выставленная вперед, тряслась мелкой дрожью.

Не смотри, не смотри туда. Ты не должна туда смотреть.

Чудовищным усилием воли Марьяна заставила себя открыть глаза.

Не добежав до нее каких-то полметра, тварь остановилась и закашлялась, из головы послышался хрипяще-икающий звук. Существо обхватило горло, зашаталось, рухнуло на пол и задергалось в конвульсиях. Ноги-копыта застучали о паркет.

Свиная голова раскрыла пасть.

А Марьяна стояла и смотрела на эту голову у ее босых, испачканных в слизи ног, смотрела и смотрела, охваченная гипнотическим, хтоническим, отупляющим ужасом, словно запечатанная в кокон из тягучей латексной пленки.

Тварь задергалась сильнее, зашлась в судороге, свиная голова с неприятным хрустом отвалилась и, мертвая, покатилась к журнальному столику. И пока Марьяна следила за катящейся головой, то не сразу заметила, что рядом с ней на полу скрючился Стас Платов, настоящий Стас Платов, человек, а не полусвинья.

Он продолжал корчиться, переваливался с боку на бок и выл, кричал от боли. Кричал уже по-человечески, но не менее страшно.

– Уходи! – выкрикнул он. – Пока я не… не…

Он глубоко вдохнул, а потом начал заикаться. И так сильно, что дергался всем телом, лежа на спине и впившись взглядом в потолок. В него будто втыкали невидимые железные пики.

Нож выскользнул из одеревеневшей руки Марьяны.

Голос Платова, жуткий, но все же человеческий, выдернул ее из оцепенения. Она перескочила через Стаса и кинулась из гостиной в его спальню, захлопнула за собой дверь, нащупав, повернула замок.

Все это она делала машинально, словно во сне, а молитва не прекращалась в ее голове: «Боже… сделай так, чтобы это был сон… сон… Боже, сделай так… сделай так…»

Марьяна ухватилась за спинку кровати и подтащила ее к двери, перегораживая вход. Потом бросилась к своей сумочке, что валялась на полу. Трясущимися руками вынула телефон, но он не работал.

Батарея села.

Села чертова батарея! Этого не могло быть, ведь Марьяна заряжала телефон до отказа, прежде чем пойти к Платову. Она была во всеоружии.

– Включайся… давай… – Марьяна в панике тыкала в телефон. – Давай, давай.

Краем глаза она уловила движение за окном, замерла, вгляделась.

Снаружи маячил человеческий силуэт, освещенный лунным светом. Там, в воздухе, игнорируя законы физики, стояла девочка, невысокая, одетая во что-то объемное, вроде бесформенного грубого плаща.

Тут же вспомнились слова Платова: «Лет тринадцать-четырнадцать, светлые волосы, худая, низкого роста. Одета в синий дождевик и резиновые сапоги болотного цвета».

Раздался стук, звучный и требовательный, стекло задребезжало. Девочка просилась внутрь дома, не унималась, барабанила, царапала поверхность стекла. Стук нарастал, становясь громче и настойчивее.

Неизвестная открыла рот, слишком огромный, нечеловечий, и беззвучно закричала. От ее дыхания стекло запотело почти полностью.

Марьяна бросила телефон и попятилась к кровати, не сводя глаз с силуэта. Стук прекратился. Девочка опустила руку и уставилась на Марьяну желтоватыми блестящими глазами.