Роковая корона

Возвращаясь в замок брата, Стефан купался в золотом сиянии победы. Ноги его едва касались промерзшей земли, а душа парила выше колокольни кафедрального собора. Глядя в темное зимнее небо, он подумал, что стоит ему протянуть руки к небесам, как его осыплет звездами.

Стефан был коронован в Вестминстере двадцать второго декабря — в день святого Стефана. «Хорошее предзнаменование», — отметил он про себя. Было холодное утро, в голубом морозном небе светило оранжевое солнце. Великолепное крещендо колоколов Вестминстерского аббатства, соборов святого Павла, святого Иоанна, церквей невесты Господней и святой Марии Магдалины торжественно возвестило о появлении нового короля. Стоящая рядом со Стефаном Матильда, собирающаяся вскоре родить третьего ребенка, лучезарно улыбалась радостной толпе. Сердце Стефана чуть не разорвалось от радости, когда архиепископ Кентерберийский возложил корону Завоевателя на его голову. Это был символ всех его осуществившихся стремлений, воплощенная в золоте надежда на то, что мир и процветание, воцарившиеся в государстве короля Генриха, продлятся при короле Стефане.

Часть вторая

1

Анже, 1135 год.

Тихим днем в конце декабря Мод стояла в детской комнате Анжерского замка, с тревогой глядя на старшего сына. Лежа на полу, Генрих яростно бил по нему маленькими пухлыми ножками, колотил по сухому тростнику кулачками, покрытыми ямочками, и неистово ревел. Его нянька Изабелла, дородная девушка из Ле Мана, с раздраженным видом стояла над ним, опираясь полными руками о бедра. Здесь же, рядом с ней, флегматичная кормилица кормила грудью двухмесячного Жоффруа.

— Что с ним случилось? — спросила Мод, становясь на колени возле вопящего ребенка. Его глаза на полнощеком кремовом лице были крепко зажмурены. Мод убрала с влажного лба сына прядь рыжеватых волос.

— Генри, крошка, что с тобой? Скажи маме.

— Ничего особенного не случилось, мадам, — заверила ее нянька. — Молодой господин Генрих съел уже шесть медовых лепешек, и я не позволила ему есть больше, чтобы он не заболел. Так уже было и в прошлый раз, мадам… если вы помните.

— Да, я помню, — ответила Мод. Лицо Генриха приобрело тревожный багровый оттенок, вызвавший у Мод неприятные воспоминания об отце во время приступов гнева.

— Дай ему еще одну, — вздохнув, сказала она няньке.

Изабелла неодобрительно нахмурилась.

— Это неправильно, мадам. Нельзя позволять молодому господину думать, что он может раздражительностью и упрямством добиться своего.

— Ты полагаешь? — с сомнением спросила Мод. Она не могла отказать сыну ни в чем.

Как по волшебству, вопли прекратились, Генрих сел и вытер нос и щеки рукавом зеленой туники. Все еще шмыгая носом, он кинулся на шею Мод, тут же получил тарелку медовых лепешек, и, победно взглянув на Изабеллу, немедленно засунул в рот сразу две штуки.

— Взгляните, мадам. — Кормилица протянула Мод младенца. — Господин Жоффруа хорошо прибавил в весе. Сейчас он достаточно полненький.

— Великолепно, — сказала Мод, пытаясь проявить интерес, которого не чувствовала, рассеянно погладив младенца по головке.

Алебастровая кожа, голубые глаза и золотисто-рыжие завитки волос делали маленького Жоффруа миниатюрной копией его отца. Жоффруа продолжал сосать грудь, а Мод нежно глядела на Генриха, вытирая капельки меда с его подбородка, и сердце ее таяло от любви и гордости.

Он уже сейчас ведет себя как маленький тиран, — нянькино несчастье! — полностью подчиняя себе замок своими капризами и приступами гнева, драчливостью и упрямством. К тому же ее сын обладал даром завладевать сердцами — его обаяние было неотразимо. Юный Генрих был не по возрасту развит, смышлен, физически силен, как шестилетний ребенок, и имел ненасытное желание учиться. Он задавал так много вопросов, что месяц назад у него появился первый наставник.

— Для своих лет он необыкновенно умен и развит, я согласен с тобой, но откуда эти дикие приступы ярости? — неоднократно замечал Жоффруа, недоуменно хмурясь. — Неужели Генрих пошел в своих свирепых предков, диких нормандцев, разоривших побережье Европы?

Мод испытывала искушение ответить, что анжуйцев считают дьявольским порождением, что их история испещрена насилием, не говоря уже об убийствах и предательствах. Но она сдерживалась в интересах сохранения хрупкого перемирия между ней и мужем.

— Ну, такого наследника вряд ли можно стыдиться. — Она довольствовалась этим высказыванием. — В конце концов, Генрих — правнук Завоевателя, достаточно прославленного предка.

— А как же знаменитый анжуйский предок, нынешний король Иерусалима, Фальк? — мгновенно откликался Жоффруа, как бывало всегда, когда Мод упоминала Завоевателя.

Она содрогалась при мысли о том, что у Жоффруа когда-нибудь возникнет подозрение, что Завоеватель — прадедушка Генриха с обеих сторон. «Как жаль, что это надо держать в секрете, — с грустью думала Мод. — Ведь ни один наследник в Европе не может похвастаться такой могущественной родословной!» Она никогда не сомневалась, что ее сын — ее и Стефана, — дитя их огромной любви, предназначен для великих дел.