Роковая красавица

Это была небольшая комната с натертым паркетом, канделябрами и диванами вдоль стен. Горели свечи, желтые огоньки отражались в паркетном зеркале, прыгали по стенам, дрожали в черных стеклах высоких окон. У дальней стены темнел камин с догорающими в нем углями. На диванах и стульях сидело несколько человек. Все они были молоды, все – в офицерской форме. Цыган встретили восторженными возгласами. Один из гостей, почти мальчик, в форме корнета радостно отсалютовал цыганам бутылкой с шампанским, помахал Насте. С низкого, обитого зеленым бархатом дивана поднялся хозяин – граф Воронин. Он быстрыми шагами пересек комнату.

– А, Яков Васильич, добрый вечер! Что ж так долго? Мы все вас ждем!

– Здравствуйте, Иван Аполлонович! – чинно поздоровался хоревод. – Так спешили, что с ног сбились. Какая честь – для вас петь, сами знаете…

– Сергей Александрович… – вдруг послышался тихий голос Насти.

Илья вздрогнул и обернулся. Настя смотрела на бархатный зеленый диван в дальнем углу, и весь хор повернулся туда же. С дивана поднялся и, чуть прихрамывая, пошел к цыганам невысокий человек в темном шевиотовом костюме. Он один из всех гостей был в штатском, но его выправка и широкий разворот плеч выдавали человека военного. На вид ему было около тридцати. Подойдя к цыганам, он улыбнулся. Со смуглого лица блеснули яркие синие глаза.

– Сергей Александрыч! Здравствуйте! Вот радость-то, а мы вас к Рождеству ждали! – взахлеб загомонили цыгане, и Илья догадался: они действительно рады.

– Это кто? – тихо спросил он у Митро.

– Сбежнев, – так же тихо отозвался тот. – Сергей Александрович. Князь, в турецкую кампанию воевал, герой Плевны, ранен был и по ранению в отставку выведен, награды имеет… Хороший человек.

Вздрогнув, Илья впился глазами в лицо князя. Тот тем временем здоровался с окружившими его цыганами. Он всех знал по именам, осведомился у Марьи Васильевны о здоровье ее племянницы, свалившейся два дня назад с лихорадкой, поздравил заулыбавшегося Ваньку Конакова с рождением сына, озабоченно спросил у Матреши, верно ли то, что та выходит замуж, и, получив подтверждение, попросил разрешения приехать на венчание. Матрешка закраснелась:

– Много чести мне, Сергей Александрович. Лучше почаще в гости жалуйте. Рады вам всегда.

– Ну что твой Пегас? – с улыбкой спросил Сбежнев у Митро. – Взял заезд?

– Да вашими бы устами, Сергей Александрыч… – отмахнулся Митро, страстный игрок на ипподроме. – Плахинская Одалиска на два корпуса обошла.

– А уговор наш помнишь?

– Как не помнить… Ладно, воля ваша, продаю за первую цену. Только не надейтесь, ему Одалиску в жизни не обойти. Плахин петушиное слово знает, он ее к татарам за Крестьянскую заставу водил. Они нашептали ему что-то, так теперь ни одного заезда у нее не выиграешь. Зефир бубликовский – и тот обремизился…

– Настенька… – вдруг произнес Сбежнев, и Митро на полуслове замолк.

Настя, до этого не проронившая ни слова, шагнула вперед. Сбежнев улыбнулся, взял ее за руку, поцеловал тоненькие пальчики.

– Настенька, радость… Наконец-то я тебя вижу.

– Отчего ж не предупредили, Сергей Александрович? – как бы сердясь, укорила Настя, но Илья с острой болью под сердцем почувствовал: рада до смерти, проклятая… – Я вас к Рождеству жду, а вы… Ну что бы вам написать было?

– Видишь ли, я и сам не думал… – виновато ответил князь. – По правде сказать, дела мои еще не окончены, но… но… Я ужасно скучал по тебе. И по всех вас! – Он с улыбкой повернулся к цыганам. Те понимающе засмеялись.

– Когда вернулись? – строго спросила Настя.

– Вчера. Хотел в первый же день к вам в гости, но Ваня Воронин сказал, что вы все сегодня – у него. Ты ведь не обижена на меня, правда?

– Господь с вами, Сергей Александрович, – Настя улыбнулась, опустив ресницы. – Я рада, сами знаете. Мы все вас ждали. Вы у нас гость самый дорогой.

Тем временем хозяин дома обратился к главе хора:

– Ну что же, Яков Васильич, чем сегодня порадуешь? Романс, который я вам в прошлый раз напел, выучили?

– И его выучили, и других много, – сдержанно улыбнулся Яков Васильевич. – Позволите начать?

– Прошу, – кивнул Воронин, взял за руку Зину Хрустальную и, нашептывая что-то ей на ухо, отошел вместе с ней к бархатному дивану.

У стены были выставлены полукругом стулья. Цыганки расселись, за их спинами встали мужчины с гитарами. Десять пар черных глаз выжидающе уставились на хоревода.

– С чего начинать прикажете? – повернувшись, спросил тот у молодого графа.

– Ах, да все равно, – неохотно оторвавшись от беседы с Зиной, отмахнулся тот. – Ну, хоть с «Тройки».

Короткий гитарный аккорд. Чей-то взволнованный вздох. Тишина. И – серебряный голос Насти, взлетевший под потолок:

Запрягу я тройку борзых,
Темно-карих лошадей,
И помчуся в ночь морозну
К милой любушке своей!