Роковая красавица

– Сравнил тоже. Кто я – и кто Настька? – Варька помолчала. – Отец что хочешь приказать может, а решать все равно ей. Ты что – не цыган? Забыл, как наши таборные девок увозили?

– Так это в таборе… Здесь другое все, – Илья в потемках притянул сестру к себе, уткнулся лицом в теплые складки ее шали. – Уеду я, Варька, а?

– Ну, давай, давай, морэ! – рассердилась она. – Бросай сестру одну на зиму глядя! Куда поедешь-то? Под Смоленск к нашим на печи лежать? – Илья не ответил. Варька погладила его по голове. – Давай хоть перезимуем здесь. А весной, если не притерпишься, уедем.

Он молчал. Варька была права: зимой в кочевье не ударяются. Нужно было потерпеть.

…– Гостям – почетное место! – заявил дед Корча, усаживая Митро рядом с собой.

Настя села с цыганками. Ее глаза живо, жадно оглядывали таборных, их пеструю потрепанную одежду, лихо повязанный зеленый платок Стехи, широкий кожаный пояс деда Корчи, красную, в бубликах кофту толстенькой Фешки, связки дешевых бус на шеях девушек, темные обветренные лица, – все, чего она, выросшая в Москве, в хоре, никогда не видела. Цыгане, в свою очередь, украдкой рассматривали ее. Из кухни прибежал босоногий мальчишка, встал перед Настей, выпучив глаза и засунув палец в рот. Настя улыбнулась и посадила его к себе на колени.

Митро взял в руки гитару, тронул струны, и за столом притихли. Кузьма тут же понесся в дальнюю горницу и вернулся со своей ободранной семистрункой. Ловко и быстро настроил ее, сел рядом с Митро и обвел цыган веселым взглядом:

– Ну, чавалэ, кто первый на круг?

Дед Корча покряхтел.

– Я знаю, по закону, хозяева разжигать должны. Варенька!

– Варька, Варька! – наперебой закричали из-за стола.

– Варька! – гаркнул Илья.

Испуганная Варька прибежала из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем:

– Что, что, что? Чего вам подать? Чего не хватает?

– Спой нам, чайори, – с усмешкой сказал Митро.

Варька уронила полотенце. Растерянно посмотрела на брата.

– Спой, – Илья тоже взял гитару. – Тебя все просят.

Варька не стала ломаться. Встала рядом с братом, привычно кивнула Митро и Кузьме, подождала первого аккорда. И взяла – высоко и весело:

Шэл мэ вэрсты[44]

, шэл мэ вэрсты, милая, прошел, —Ай, нигде пары себе я не нашел!

Варька пела, как в хоре, – чисто, звонко. На лицах цыган появились улыбки. Никто из таборных не знал этой песни, и второй куплет подхватили только Настя, Митро и Кузьма:

Ай, дрэ форо, дрэ Москва мэ пришел —
Гожона ромня[45]

себе нашел!Сашенька-Машенька, черные глаза —
Зачем сгубила бедного меня?

Мелодия стала чаще, и Варька пошла плясать. Цыгане весело загудели. Илья взволнованно смотрел на разгоревшееся лицо сестры, на качающиеся тяжелые серьги, на вьющийся вокруг ног бархат платья. И никак не ожидал, что она вдруг остановится перед ним, поклонится до земли, мазнув по полу кистями дорогой шали, и улыбнется лукаво и широко, как не улыбалась ни одному гостю в ресторане. Она вызывала брата плясать, и цыгане восторженно заорали:

– Давай, морэ!

– Помоги сестре! Гостей уважь!

Песня носилась по тесной комнате, хлопали в ладоши цыгане, подкрикивали женщины, две гитары захлебывались озорной плясовой, – и разве можно было удержаться на ногах? Илья сорвался с места, взвился в воздух рядом с сестрой, припечатал каблуком загудевший пол. Как где-нибудь в деревенской избе под Смоленском, или в таборе, на вечерней заре, у гаснущих углей, или на свадьбе какой-нибудь черноглазой девчонки. И не нужно смотреть по сторонам, дрожать – вдруг получится плохо, вздрагивать от острого, неласкового взгляда хоревода, совать за пазуху пожалованные рубли… А Варька уже кинулась к порогу, за руки втянула в круг невесток деда Корчи, и те заплясали тоже, мелькая босыми ногами из-под обтерханных юбок. Илья подлетел к столу, топнул сапогом перед старой Стехой. Все покатились со смеху:

– Ну, давай, пхури…

– Такой чаво вызывает…

– Да пропадите вы все! – объявила старуха, вставая с места. И поплыла по кругу, мелко-мелко дрожа плечами, и развела руками, и поклонилась мужу. Дед Корча вскочил, по-молодому взъерошив пятерней седые кудри, ударил по голенищу сапога раз, другой, третий… Вскоре плясали все. Дети вертелись под ногами у взрослых, с визгом носилась по кругу Варька, вскидывался в воздух, колотя себя по груди и голенищам, кривой Пашка, и бешено сверкал его единственный разбойничий черный глаз. Пол гудел, трещали ветхие половицы, содрогалась посуда в шкафах Макарьевны, и сама она кораблем плыла среди пляшущих цыганок вслед за крутящимся мелким бесом Кузьмой. Мельком Илья увидел Настю. Она не плясала, сидела за столом, зачарованно смотрела на разошедшихся цыган. Лохматый мальчишка по-прежнему сидел у нее на коленях и сосал палец.