Роковая красавица

– Поди туда, Дмитрий Трофимыч, – всхлипнула старуха. – Поди. Кон… кон… кончается она.

– Ты в своем уме? – тихо спросил Митро.

– Аграфена за попом побегла. Бог даст, поспеют. Ты иди к ней, Дмитрий Трофимыч. Христом-богом прошу, иди. Прости ее, помирает ведь… Не бери греха на душу! Ежели она…

– Звала она меня? – вдруг перебил ее Митро. На его лбу сизыми жгутами вздулись жилы. Макарьевна умолкла, со страхом глядя на него. – Спрашиваю тебя… звала?

– Да нет… нет, кажись…

– Я не пойду, – Митро опустился на табуретку, положил на столешницу белые в суставах кулаки. Лицо его пряталось в тени.

– Побойся бога, Трофимыч, – прошептала Макарьевна. – Помирает… Не держи сердца, иди, прости ее…

Митро молчал. В тишине отчетливо слышалось его тяжелое дыхание.

– Макарьевна, иди туда, – наконец глухо сказал он. – Если спросит – скажи, что… давно простил. А нет – значит, нет.

Макарьевна зажмурилась. По ее сморщившемуся лицу снова побежали слезы. Она хотела сказать что-то еще, но, взглянув на Митро, резко махнула рукой и вышла.

Илья уткнулся лицом в колени. Вскоре до него донеслись осторожные шаги и чуть слышный скрип двери – это потихоньку выбирался из кухни Кузьма. На другой половине кто-то громко заплакал. На дворе взвизгнула калитка, тягучий голос спросил: «Сюда, что ли?» – и сорочий говорок Аграфены угодливо затараторил: «Сюда, батюшка, сюда! Ручки обмыть не угодно ли?» Быстрые шаги в сенях, шелест одежды, хлопанье дверей. Снова тишина.

Внезапно Илья услышал странные звуки. Они доносились не из-за стены, а были где-то здесь, совсем рядом. Недоумевая, он поднял голову.

В кухне было уже совсем темно, а зажечь лампу никто не догадался. В окно пробивался свет месяца. В его сером луче Илья разглядел Варьку, стоящую у стола рядом с Митро. Тот сидел согнувшись, уронив голову на кулаки. Его широкие плечи вздрагивали. Варька гладила его по голове. Свет месяца блестел на ее мокром от слез лице с закушенными губами: Илья видел, что сестра едва удерживается, чтобы не разрыдаться самой. Поймав его взгляд, Варька резким движением подбородка приказала брату выйти. Он поспешно поднялся и юркнул за дверь.

В сенях было еще темнее. Илья осторожно, стараясь не задеть что-нибудь впотьмах, прошел к двери в горницу, из-под которой выбивалась полоса света. Осторожно просунул голову внутрь. Возле постели, на которой лежала Ольга, суетились Колесиха и соседки. Поп, покряхтывая, натягивал через голову епитрахиль. На вошедшего Илью никто не обратил внимания.

Первым делом ему бросился в глаза жгут из окровавленных полотенец, валяющийся в лоханке. Илья поспешно отвернулся, подошел к постели. Увидел бледное лицо Ольги с закрытыми глазами, на котором застыло выражение болезненного недоумения. Макарьевна, всхлипывая, прилаживала в ее изголовье горящую свечу. Свеча не держалась, падала, капая воском на затоптанный пол. Сильно пахло кровью и ладаном. Илья долго смотрел, как Макарьевна безуспешно пытается установить свечу. Затем повернулся и, неловко споткнувшись на пороге, вышел.

В сенях он торопливо открыл дверь на улицу, и в лицо дохнуло сырым холодом. Сразу стало легче дышать, провалился саднящий комок в горле. Полоса лунного света протянулась по полу. Встав у стены, Илья прижался спиной к ледяным бревнам. Из горницы доносился плеск воды, причитания. Затем забасил поп. «Пафнутий, из Георгиевской…» – машинально подумал Илья.

Рядом прошелестело платье. Илья обернулся. Из темноты блеснули белки чьих-то глаз.

– Настя?

Настя не ответила. Сделала шаг, и серый свет упал на ее лицо. Она не отстранилась, когда Илья обнял ее за плечи.

– И хорошо, наверно, что умерла, – низким, незнакомым голосом сказала она. – Все равно ей идти было некуда. К Митро назад она ни за что бы не пошла. А в Тулу… не нужна она там никому. Ни отец, ни мать не примут… Отрезанный ку… ку… кусок…

Илья почти не слышал того, что говорит Настя. Он с бьющимся сердцем сжимал ее худенькие плечи, уже касался губами ее волос, уже брал в ладонь хрупкое запястье. «Права Ольга была… Любую возьму! Плевать, что с князем была, кому какое дело… Уедем, никто не узнает…» Он уже собрался было сказать все это, но Настя вдруг, словно очнувшись, ахнула и с силой толкнула его в грудь. Одним прыжком оказалась на пороге. Обернувшись через плечо, отчаянно крикнула:

– Да иди ты к черту от меня! Ненавижу тебя! Ненавижу! – И кинулась за порог. Звонко, на всю улицу стукнула калитка.

Илья постоял немного на крыльце. Затем вернулся в дом, плотно прикрыл за собой дверь, так что сени вновь погрузились в кромешную тьму, на ощупь нашел кованый сундук Макарьевны, покрытый домотканым половиком. Сел на него и долго сидел в темноте, обхватив руками колени. Рядом то и дело хлопала, выплескивая желтый свет, дверь, бегали бабы, прошел усталый отец Пафнутий. Илью, сжавшегося на сундуке, никто не замечал. Он видел, как из кухни вышел Митро, как он вызвал из горницы Макарьевну и что-то спросил у нее. Выслушав ответ, кивнул и медленно пошел через двор на улицу.

В темной кухне у окна стояла Варька.

– Пхэнори…[51] – войдя, тихо позвал Илья. Варька не ответила.