Роковая молния

«Таково наше будущее, если мы это допустим, — подумал Тамука. — Клубы дыма и зловоние, снопы искр и тучи пыли затмят вечное небо, в грохоте молотов и лязге металла стук копыт кочующей орды будет становиться все тише, пока не превратится всего лишь в далекие воспоминания».

— О духи предков! — вздохнул Музта. — Что значит воинская доблесть против всех этих машин?

Тамука промолчал, не желая попусту тратить слова. Он направил коня поперек равнины, пересеченной несколькими линиями параллельно проложенных рельсов. Скакун осторожно подошел к баку с водой, предназначенной для заправки паровозов. Земля вокруг была мокрой и хранила множество следов. Тамука отпустил поводья и позволил коню напиться; конь Музты последовал примеру своего собрата. Над головой под напором утреннего бриза повернулось ветряное колесо, рычаг помпы с негромким скрипом поднялся и снова опустился. Тамука знал, что это приспособление добывает воду из глубины земли, но принцип действия оставался для него тайной.

На соседнем пути валялись с десяток железных осей и колес, почерневших от сажи, рельсы закоптились от огня, пепел еще клубился в воздухе. Что здесь горело? Скорее всего, один из вагонов. Скоты не смогли увести его отсюда и поэтому сожгли, хотя он не представлял никакой ценности без паровоза.

С запада донесся глухой звук пушечного выстрела. Тамука развернулся в седле. Через секунду над линией холмов появился огненный след, оставленный снарядом, выпущенным с одного из их железных кораблей. Последовал еще один залп, еще один снаряд прочертил в небе дугу, но этот сгорел в воздухе, и только через секунду донеслось эхо взрыва.

— Разве вы не можете ответить на огонь? — спросил Музта.

— Таковы правила нашего траура, — ответил Тамука. — Только в случае непосредственного нападения.

— Это глупо.

— Все равно стрелять по кораблям бесполезно. У них слишком крепкая броня.

Музта замолчал и продолжал смотреть на запад, ожидая продолжения стрельбы.

— Надо было добить их, а не останавливаться. Вы дали им тридцать дней передышки, за это время они восстановят свои машины.

— Я знаю, — хмуро ответил Тамука. — Но таков наш обычай.

— Однако под Орки вы сражались даже после смерти отца Джубади.

— Только потому, что он оставался с нами до конца боя. Сейчас перед нами нет войск скота. Они продолжают убегать, — Тамука махнул рукой на восток. — Если бы мы бились на этом поле, Джубади и сейчас был бы в седле.

— Так было и с моим отцом, — сказал Музта. — Мы привязали его к седлу, меч за спиной удерживал его от падения, Кубата держал поводья его коня, а я скакал рядом. Его тело уже начало разлагаться, а мы все сражались, пока не разбили ваше войско. Только тогда мы предались скорби.

Музта против своей воли вспомнил, как его отец упал с коня, сохранив на губах слабую улыбку. Не было никаких слов прощания. Только эта загадочная улыбка да стрела, дрожащая в его груди. Как только битва немного затихла, Кубата вырезал сердце из груди кар-карта и выжал из него кровь над головой Музты. Кровь не успела высохнуть, а они уже снова ринулись в бой. Они, как и мерки, привязали тело отца к седлу и сражались еще два дня. Только на третье утро, когда закончилась великая битва, полуразложившееся тело освободили от веревок и похоронили.

— Сарг, Хулагар и Вука сразу объявили траур, поскольку на поле битвы перед нами не стоял враг, — произнес Тамука.

— Ты бы поступил по-другому?

— Ты и сам это знаешь, — огрызнулся Тамука.

Музта кивнул.

— Это ты убил Джубади? — Музта задал вопрос, глядя прямо в глаза Тамуки.

Щитоносец вздрогнул и поднял голову.

— Ты совсем обезумел, тугарин, если допускаешь подобные мысли, — медленно произнес Тамука, тщательно подбирая каждое слово.

Музта только улыбнулся в ответ и направил своего коня к опустевшей фабрике. Тамука некоторое время колебался, потом пришпорил скакуна и догнал Музту.

— Я спросил, поскольку этот скот был твоим любимчиком. Мне говорили, что щитоносцы могут иногда силой духа внушать свои мысли другим. Это убийство могло быть тонкой двойной игрой.

Музта внимательно смотрел в лицо Тамуки, но тот выдержал взгляд и ничего не ответил.

Через огромные ворота они въехали на территорию фабрики, копыта коня Тамуки высекли искры на ведущих в цех рельсах. Это было громадное пустое и темное помещение, в котором свободно можно было разместить тысячу лошадей. На грязном полу остались только каменные основания, на которых когда-то стояли станки. Снаружи тонкая струйка воды продолжала вращать скрипучее колесо, прикрепленный к нему шест опускался и поднимался, но кузнечные меха не были подсоединены и оставались неподвижными. Скрип колеса тихим шепотом напоминал о том шуме, который еще недавно наполнял помещение.