Роковая монахиня

Я затрепетал от непонятного страха. И вдруг у меня возникла жуткая мысль. Иногда бывает такое ощущение, что мысли, появляющиеся так внезапно, рождаются не в нас, будто они все не продукт нашего сознания, а приходят откуда-то извне, словно их нам кто-то сообщает точно так же, как сообщал бы мысли постороннего. Это ощущение было настолько сильным, что мне почудилось, будто возникшая у меня мысль была произнесена кем-то вслух, словно кто-то предостерег меня… предостерег шепотом, женским голосом. Совершенно верно, предостерег, потому что смыслом этой чужой мысли было предупреждение. Казалось, будто кто-то прошептал мне, чтобы я остерегся открывать ход, который был обозначен на моем плане. Я попытался отделаться от этой мысли и объяснить себе ее возникноле особой атмосферой церкви, этой как бы насыщенной ладаном тишиной. Из старой каменной кладки, которая, видимо была расшатана сотрясением во время работ и разрушением прилегающих зданий, непрерывно сыпался песок. Лунный свет, казалось, был наполнен им, он словно состоял из этих серебряных песчинок, струившихся в песочных часах вечности. Чем больше я старался отвлечь свое внимание этими наблюдениями, тем настойчивее звучало предупреждение: я должен остеречься следовать моему плану, иначе я навлеку на себя большое несчастье. Я все судорожнее пытался сосредоточиться на причудливой игре лунной света, и все упорнее и пронзительней становилась чужая мысль. В какое-то мгновение мне показалось, что кто-то положил мне руку на плечо и что-то шепчет мне на ухо. Затем я совершенно отчетливо почувствовал, как какая-то чужая воля стремится овладеть мной. Я поднял глаза и посмотрел в темные, горящие огнем глаза на портрете…

Тут вдруг до моего сознания с болезненной остротой, словно озарение, дошло: ночью, в тот момент, когда погоня проносилась мимо меня, я уже видел эти глаза, это были глаза преследуемой женщины. Хотя я и был не из робкого десятка, но испугался настолько, что потерял самообладание. Правда, я не закричал и не бросился бежать, но сделал то, что было еще хуже: медленно, не отрывая взгляда от глаз на картине, я начал шаг за шагом пятиться назад, как бы спасаясь от действительной опасности. При этом я крепко сжимал в руке большой ключ от церкви — так при нападении грабителей для обороны используют первый попавшийся в руки предмет. Наконец я оказался в самой церкви и захлопнул дверь ризницы. Этот звук отдался громким эхом под невидимыми в темноте сводами. Иконы и статуи, казалось, изменили свое положение и злорадно посматривали на меня сверху.

Я быстро покинул церковь.

Остаток ночи я провел без сна. И хотя на рассвете мне удалось все-таки уснуть, тем не менее я вскоре проснулся, поскольку намеревался сразу же с утра начать работы в ризнице. Несмотря на ночное предупреждение, я был полон решимости открыть подземный ход. Мои страхи не имели днем власти надо мной.

Когда я пришел к месту работы, то уже застал там архивариуса, которого пригнало сюда то же нетерпение, что и меня. Я отобрал наиболее умелых рабочих и проинструктировал их, как они должны действовать, чтобы сдвинуть с места исполинский шкаф. Картина над шкафом, которую я рассматривал с некоторой опаской, оказалась при свете дня обыкновенной, покрытой толстой коркой грязи иконой на которой трудно было что-либо разобрать, кроме бледного пятна — лица изображенной святой. Ничего жуткого в ней не было, и только я хотел узнать мнение архивариуса об этой картине, как он сам обратился ко мне.