Роковая награда

Андрей помнил то ощущение благостного счастья – хруст снега, деревья, малиновый перезвон колоколов, мама. Тихое, милое, незабываемое детство…

В тот далекий год было много страшных пророчеств о новом веке. Мама Миши верила в них, а папа смеялся.

Все они сбылись, все до единого…

Андрею вдруг стало плохо. Он подошел к дому и прислонился лбом к холодной стене.

– Товарищ, вам нехорошо? – участливо поинтересовалась возникшая словно из-под земли девочка с пионерским галстуком.

– Нет-нет, все в порядке, – торопливо ответил Андрей. – Голова, знаешь ли, закружилась… Ты ступай, спасибо за заботу.

Он встряхнулся и зашагал дальше.

Теперь у него новая жизнь и новые знакомые. Даже в его родном городе. Вчера после прогулки по Ленинграду они с Полиной поехали к ее «старичкам». Семидесятилетние дедушка и бабушка искрились радушием и, как могли, угождали гостям. После ужина их с Полиной разместили в бабушкиной спальне, разделив кровати старомодной ширмой. Полина болтала без умолку; Андрей думал о своем и отвечал невпопад. Вдруг она поднялась и вошла в его владения.

– Ты не очень устал с дороги? Пойдем-ка погуляем, а? Ведь на дворе – белые ночи! – задорно предложила Полина.

На улице сгущались сумерки. В тусклом фееричном мареве глаза Полины светились ведьминским блеском. «Кажется, все это уже было, – думал Андрей, глядя на нее, – с другой девушкой, в другие времена и в другой стране…»

Они заснули лишь на рассвете. Рябинин слышал дыханье Полины за ширмой и вспоминал их путешествие в поезде. Прошлой ночью Полина так же спала на вагонной полке, положив его руку под щеку. Андрей вдруг явственно понял, что он нужен Полине, как и она ему – на веки вечные, навсегда. Он улыбнулся серо-голубому потолку и забылся счастливым сном.

* * *

Нелюбины жили во втором этаже, занимая добротную восьмикомнатную квартиру.

Андрей поднялся по знакомой до мелочей лестнице парадного и остановился перед дверью. На ней было множество табличек с фамилиями жильцов и количеством звонков для каждой семьи. Иного он и не ждал – его дом превратили в коммуналку. Андрей стал искать нужную фамилию.

Нелюбина Е.М. Комната № 3, 3 звонка.

«Отчего же на двери указана мама? Значит…» Тяжелая слеза поползла по щеке. Андрей яростно смахнул ее и потянулся к звонку.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге возник симпатичный мальчуган в штанах из «чертовой кожи». Рябинин испуганно опустил руку.

– Вы к кому, гражданин? – справился мальчик.

– К Нелюбиной, из третьей, – шмыгнул носом Андрей.

– К тете Елене? Я вас провожу, заходите, – паренек попятился, пропуская посетителя внутрь.

Андрей шагнул в переднюю. На стенах – родные потускневшие обои в голубоватых разводах. Слева примостились чьи-то бочонок и велосипед.

– Сюда, – указал юный провожатый на дверь кабинета отца и постучал. – Елена Михайловна, к вам тут пришли!

– Иди, благодарю, – ласково отослал мальчика Андрей и толкнул дверь.

От стола в центре комнаты ему навстречу поднялась стройная голубоглазая женщина с высоко прибранными вверх седыми волосами. Она глядела на гостя с легкой тревогой и радостью, словно стараясь понять, не обман ли это.

– Миша! – прошептала Елена Михайловна.

Она хотела броситься ему навстречу, но не смогла и тяжело опустилась в кресло. Михаил подбежал к матери, упал на колени и обнял.

– Мама, мамочка, здравствуй, моя родная! – говорил он, целуя ее руки и лицо.

Елена Михайловна беззвучно плакала и, обнимая сына, бормотала:

– Не обращай внимания, Мишенька, сейчас пройдет…

Сын тоже не удержался от слез.

– Ну что ты, Топтыжка, все хорошо, ты вернулся цел и невредим, – приговаривала Елена Михайловна, поглаживая его по голове.

Михаил вытер глаза тыльной стороной ладони и взял себя в руки:

– Прости меня, Бога ради. И вправду, все в порядке.

Елена Михайловна с улыбкой разглядывала сына:

– Повзрослел… морщинки у глаз… А я, как получила твою телеграмму, так места не нахожу, к каждому стуку и шороху прислушиваюсь. Вот и возвратился мой пропащий ребенок, дошли мои молитвы до Господа.

– Да, мамочка…

Михаил смотрел на ее побелевшие волосы, на старенькую, купленную еще «тогда» кофточку и доброе, немного грустное лицо.

– Постарела я, Миша?

– Вовсе нет, мама.

– Брось, – Елена Михайловна опустила глаза. – Годы, сынок, берут свое.

– Не говори так. Ты у меня самая красивая, – Михаил поцеловал ее пальцы.

– Ах, как же ты научился говорить неправду! – рассмеялась Елена Михайловна. – Но сегодня тебе не отвертеться, обо всем мне честно расскажешь.

– Ты получала мои письма, мама?

– Да, начиная с мая двадцатого. Я все их сохранила, Миша. Все двенадцать.

– Мама, я не мог писать чаще, – пожал плечами Михаил.

– Понимаю, Топтыжка, извини, – она поцеловала сына в лоб. – Все эти годы меня мучил вопрос: что с тобой? Ты писал, что здоров, передавал приветы и поклоны… Однако ничего определенного не сообщал… Ты служишь Советской власти?

– Так получилось.

– Не беда. Главное – ты жив и вернулся домой. И потом, ты на своей земле, сынок… Я ничего не знаю о твоих занятиях. Ты в армии?