Роковая награда

Андрей расплатился и направился покупать газеты. У развала его заинтересовал человек в длинной ветхозаветной бороде, поглощенный только что купленной книгой. «Кого он напоминает? – задумался Андрей. – Похож на раввина, однако… нос, эти молодецкие усы… Ну вылитый депутат последней Государственной думы… Как его? Не помню фамилии. Да нет, чертовщина какая-то».

«Раввин-депутат» строго посмотрел на Рябинина, захлопнул книгу и торопливо исчез в толпе. Забыв о призраке минувшего, Андрей взял кипу свежей прессы и пошел в Большой зал – там они договорились встретиться с Полиной.

Не успел он сверить вокзальные часы со своими, как увидел ее, подходившую в окружении отца, Михалыча и двух безликих парней в военной форме.

– Привет! – весело бросила Полина. – Папочка решил отконвоировать меня до вагона.

– Не отконвоировать, а проводить, – с улыбкой поправил дочь Кирилл Петрович и протянул руку. – Здравствуйте, товарищ Рябинин. Поезд объявили?

– Посадка идет уже минут десять.

– Тогда идемте. По приказу мамы Насти я должен вас самолично разместить, – Черногоров заторопился и повел свой «отряд» на перрон.

Кирилл Петрович педантично осмотрел купе, дал строгие указания проводнику и обратился к Андрею:

– Прошу вас, проследите, чтобы Полюшка не выходила на станциях, да и сами не потеряйтесь. В купе чужих не впускайте, а то, знаете, всякий народишко шляется.

– А мы что же, поедем без попутчиков? – удивился Андрей.

– Само собой, вдвоем, – ухмыльнулся Черногоров. – Прокатитесь барами – бронь ОГПУ! – Он подмигнул Андрею, вышел из купе и крикнул. – Иван! Неси-ка мамины гостинцы.

В купе вошел Михалыч с дорожной корзиной в руках.

– О, боже! – Полина подняла глаза в потолок.

– Здесь пирожки, курица, варенье и сельтерская вода, – не глядя на дочь, объяснял Андрею Кирилл Петрович. – Запасов хватит… Однако ж пора и прощаться, – он поцеловал Полину в щеку.

– Да ну вас! – отдавая легкий поцелуй, поморщилась она. – Таскаетесь с корзинами, прямо как мещане.

– Ладно-ладно, не капризничай, – погладил ее по голове Кирилл Петрович и подошел к Рябинину. – Счастливого пути.

Черногоров пожал ему руку и шепнул на ухо:

– Дочку-то береги, а не то, ведь знаешь, шкуру спущу, – он рассмеялся.

– Не сомневаюсь, – кивнул Андрей и проводил Кирилла Петровича до тамбура.

* * *

Пульмановский вагон мягко нес их мимо бескрайних лесов и полей. Они болтали о пустом и по-детски радовались путешествию. Получивший наказ Черногорова, проводник от души напоил их чаем и даже вызвался сервировать стол к ужину.

Андрей вышел покурить и, глядя на красоты, предался воспоминаниям.

Потребовалось долгих шесть лет, чтобы пройти всю страну вдоль и поперек и все-таки вернуться домой. Как он мечтал об этом! Рвался сквозь свист пуль и разрывы снарядов, сквозь вой сибирской пурги и палящий зной. Летел на невидимых крыльях, мечтая войти победителем в родной город…

«А, несмотря ни на что, я все же победил. Возвращаюсь я, конечно, не на белом коне и под боевой хоругвью, однако в здравии, при определенном положении и с любимой девушкой… Только бы живы были они , мои родимые…»

Первый раз он написал отцу и матери в мае двадцатого. Послал письмо без обратного адреса и объяснений, просто написал, что жив. Он верил, что с родителями ничего не случилось, не мог думать о худшем. «В конце концов, папа никогда не был врагом пролетариата», – старался он успокоить себя.

Владимир Константинович Нелюбин всю жизнь отдал государевой службе. Младший отпрыск захудалого дворянского рода с юности не мог рассчитывать на чью-либо поддержку. Поместье было давным-давно заложено, а отец шестнадцатилетнего гимназиста, бравый генерал-майор, погиб в первые дни штурма Плевны.

Володя не роптал на судьбу и упорно пробивался по жизни. Он увлекся финансами и, закончив с отличием Петербургский университет, получил место в Казначействе.

Женился Нелюбин поздно, после тридцати, когда его карьера уже во многом была сделана. Взял он молоденькую красавицу Елену, дочь морского офицера Биберова, невесту без богатого приданого, но горячо любимую. В 1895 году родила милая Аленушка Нелюбину сына. Его назвали в честь деда по матери – Михаилом. Только по имени сына величали редко, а звали ласково Топтыжкой. «Совсем уж скоро вырастет наш Топтыжка большой-пребольшой, во-от какой! – говаривал отец, поднимая Мишу под потолок. – Станет Топтыжка взрослым и пойдет ножками по земле, далеко-далеко, до самого синего моря…»

«Дошел я, папа, до моря-океана, – грустно улыбнулся Андрей. – Знал бы ты, родной, сколько прошли ноженьки твоего Топтыжки и что видели его глазки!.. Тебе сейчас шестьдесят три, и маме уже пятьдесят… Мне бы дойти до вас, милые, прижать к груди, выпить чаю с вишневым вареньем и тихо умереть… Впрочем, теперь помирать нельзя! У меня еще есть Полина, мой второй Добрый Ангел».

Он вспомнил далекий зимний вечер лет двадцать пять назад. Мама прочитала ему сказочную повесть о Добром Ангеле и уже отправилась спать, когда к ней под одеяло скользнул Миша. «Мамочка, – зашептал ей на ухо сын, – я понял сказку: ты и есть мой Добрый Ангел!..»