Роковая награда

Первого звали Аркадием, второго – Никитой. Никита был домовит: готовил еду, содержал дом и стирал белье. Аркадий спал до полудня и пропадал ночами. Разговаривали они редко, а если и случалось, беседа выходила натянутой и мучительной для обоих. В свободное время Никита рукодельничал, мастерил фигурки из дерева и глины, помогал хозяевам в саду. Аркадий на досуге предавался чтению. Читал он книги на иностранных языках, недоступные для Никиты. А сближало постояльцев наличие некоей скрытой силы, ощутимой посторонними даже при мимолетном знакомстве.

Поздним майским вечером, в пятницу, девятого числа у Аркадия и Никиты собрались гости – пятеро мужчин. Они не пили вина и не веселились, чинно сидели за освещенным керосиновой лампой столом и негромко беседовали. На дальнем конце стола помещался Аркадий, как всегда, нарочито безучастный ко всему. По правую руку от него расположился пожилой человек с аккуратной бородкой.

Многим горожанам эта личность была знакома – живая легенда воровского мира, Аполлон Григорьевич Шеин, когда-то – признанный авторитет-медвежатник [34] и лихой шнифер [35]. За славные достижения в деле взлома урки окрестили Шеина «Профессором», подчеркивая тем самым его высокий воровской уровень.

В 1917 году Шеин вернулся из последней отсидки и с тех пор считался «не у дел». Поговаривали, что хитрый Профессор наверняка успел перед арестом припрятать часть награбленного.

Накануне Октябрьской революции Шеин женился на столь же немолодой состоятельной вдове-мещанке. Жили они на посаде тихо, и, казалось, город забыл «громителя сейфов». Вспомнили о Профессоре большевики. После взятия власти они национализировали губернский банк, но служащие объявили саботаж и спрятали ключи от хранилищ. А новые хозяева крайне остро нуждались в наличности! Тут-то и помог медвежатник «на пенсии». Когда же Ленин провозгласил нэп, Шеина частенько приглашали к милым сердцу сейфам – чинить и давать консультации. И в банках города снова появлялась приземистая фигура в черной жилетке и сапогах с «бутылочными» голенищами. «Что было, то прошло», – говаривал Аполлон Григорьевич соседям. Однако старики, помнившие Профессора молодым, в глубине души не верили: «Горбатого могила исправит».

Справа от Профессора сидел Фрол, задумчивый и напряженный. Он тянул папиросу, по обыкновению, не вынимая ее изо рта.

Напротив Федьки восседал светловолосый крепыш двадцати с небольшим, кареглазый и бесшабашный на вид – Геня Степченко, в недалеком прошлом – залихватский пулеметчик в армии батьки Махно. Именно он был гостем Степана Митрофановича Звонцова и возницей Фрола в день встречи у театра.

Рядом со Степченко, подперев голову рукой, развалился высокий курчавый юноша с шальными глазами – Яшка Агранович, сын сапожника из еврейского предместья, личность веселая и гулящая, о которой в городе ходили весьма противоречивые слухи.

По левую Яшкину руку примостился Никита. Он хмуро и сосредоточенно катал хлебный шарик по столешнице.

Все, кроме Никиты, занятого своим катышком, смотрели на человека во главе стола. Ему не исполнилось и тридцати, но вид у него был серьезный и повелительный. Одет в дорогой костюм, каштановые волосы аккуратно уложены репейным маслом, под красиво изогнутыми бровями сверкали умные светло-карие глаза. Портил его нос – чуть вздернутый, с широкими чувствительными ноздрями. Этого человека с 1922 года разыскивала губернская «уголовка», ЧК, а затем и ОГПУ. Чужие знали его только по прозвищу, данному обывателями, – легендарный и таинственный, страшный и неуловимый Гимназист держал совет со своими подручными.

– …Чертова рота [36] списала дело на нас, слухи ползут по городу, и фраера туда же – свистят о «налете Гимназиста». Федор рассказал вам о пугачах [37] Осадчего. Ваше слово, господа хорошие! – он посмотрел на Профессора.

– Времена пошли лихие – законы не чтят, авторитетов не признают. Я завсегда был за «мировую», но что поделаешь? Подпишусь за общее мнение, – сказал Шеин и поглядел на Фрола.

– Коли не притянем Осадчих к ответу – хана, всю мокруху [38] и плевый гоп-стоп[39] будут на нас вешать. По варнацкой чести [40] следует их уделать вглухую [41]. Мое слово! – Фрол хлопнул ладонью по столу.

– Кадет! – обратился к Аркадию Гимназист.

– Выбора нет, господа, – скривив тонкие губы, ответил Кадет. – По Закону мы должны притащить Осадчего на законную плаху [42] и объявить его порчем [43], но он не уважает Закон! Выходит – быть нам колунами по чести [44].

Кадет повернулся к Аграновичу.

– Дело ясное: берет нас Осадчий на шарап, хочет заделать форшмак и разыграть пахана. И тянуть его под венец – много чести, порядочнее Осадчего смарать вместе с кодлой, шлепнуть псар поганых – и все! [45] – не меняя позы, отозвался Яшка.

– Геня, ты? – спросил Гимназист.

– Любо, батько, пора косточки размять, – усмехнувшись, проговорил Степченко.

Последним был Никита. Он пожал плечами и кивнул.