Роковая награда

– А-а… – нахмурившись, махнул рукой Ковальчук. – Злой я на местных партийных вождей. И взглядов своих не скрываю. – В глазах старого рабочего сверкнула обида. – У Маркса написано: пролетариат – авангард трудящихся, он совершает революцию и правит, перестраивает мир по справедливости. Где у Маркса сказано об этих червях-чинушах, примазках к правому делу? Нету там ни хрена! А они вот есть. Что, неправда? Правда! От, возьмись, Луцкий, ети его… герой выискался! Это для тебя он, может, и герой, для нового жителя города. А мы-то знаем их семейку. Тоже мне пролетарии! Он же из лавочников. Я вот этими руками сорок два года хлеб добываю, а что нажил? Клетушку в две комнаты, полученную, заметь, от Савелия Бехметьева к свадьбе в 1894 году! Поверишь аль нет, а только в ней, старой квартирке, родились мои детки, выросли, оперились, стали на ноги. А Луцкий? До революции петли да замки «толкал» с папашей своим, мошну набивал, жил не тужил. Вдруг – бац! Гриня – революционер! Еж твою за хвост! Я его в молодости хворостиной гонял, а теперь он учит меня жить. Ох, проруха, ну и брешь у меня в голове, веришь, Андрей Николаич? – Ковальчук сокрушенно покачал головой. – Почему пламенные борцы – Трофимов, Зулич, Черногоров – не управляют губернией? Почему сидит этот барин в особняке на Советской, ездит в лимузине, как вельможа, аппарат завел больше твоего Цека?

Ковальчук вздохнул, и Андрей, пользуясь паузой, спросил:

– А что: Черногоров – пламенный большевик?

– Кирилл-то? У-у, маститый забияка был. Это он нынче упырем стал, извалялся в крови, как охотничий пес. Раньше Черногор был одним из первых революционеров, да. Было это, правда, больше четверти века назад. Он тогда работал на стекольной фабрике, молодой был, бойкий, все кружки организовывал, к стачкам подговаривал. А потом пропал, надолго. Но ведь он свой! Рабочей крови! Уважительный, опять же, до сих пор не погнушается поздороваться с работягой. А Гринька, лавочный-то боров? Морду загнет – не приступишься, портреты свои по городу развесил. Тоже мне, царь!

Ковальчук замолчал и наполнил рюмки.

– Хватит о них, – негромко сказал он. – Сойдет пена, и останется чистая вода… Будем, Николаич!

Скрипнула входная дверь, Ковальчук на мгновение насторожился и пояснил:

– Венька явился.

В кухню вошел стройный молодой шатен в черной косоворотке. Изумившись, Андрей узнал в нем «музовского» поэта-дебютанта и вчерашнего гвардейца из картины Меллера.

– Вечеряете, батя? – спросил, оглядываясь, парень и кивнул Андрею. – Здравствуйте.

– Садись, сынок, знакомься.

Ковальчук представил Рябинина и Вениамина друг другу, плеснул сыну полрюмки водки.

– А я ведь с вами заочно знаком! – обратился Андрей к младшему Ковальчуку. – Вы читали стихи в «Музах» и снимались в фильме «Вандея».

– Верно, – отозвался Венька, принимая из рук отца стопочку. – Как получилось?

– Отлично. Всем очень понравилось, – заверил Андрей.

Ковальчук поглядел на сына со скрытой любовью:

– Он у нас артист! И в театре играет, и пишет чегой-то. А теперь, вишь, до синематографа добрался.

– Предлагаю выпить за игру Вениамина! – провозгласил Андрей. – У него – большой талант.

– Так уж… – смутился Венька.

– Давай, Веньша, – чокнулся с сыном Ковальчук, – не все Мозжухиным-то на экране мельтешить, пора и нам выбираться.

– Ну ты, батя, хватил! – усмехнулся Венька и немного пригубил из рюмки.

– Зря вы стесняетесь, Вениамин. Роль вышла прекрасно, – убеждал Андрей. – Типаж получился очень натуральный.

– Вам видней, – пожал плечами Венька и спросил у отца. – Картошка осталась?

– На плите, – коротко объяснил Ковальчук.

Венька наполнил тарелку и без лишних церемоний приступил к еде.

– К экзамену готов?

– Угу, – закусывая огурцом, кивнул Венька.

– Молодец. Шатался-то где? На гулянках?

– Не-а, на собрание ходил. В понедельник – диспут с комсомольцами кирпичного завода, готовились.

– Веньша у нас – идейный марксист, но не комсомолист! – хмыкнул Ковальчук. – Возьмись, Николаич, – парадокс!

Андрей пристально посмотрел на Веньку:

– Марксист, но не комсомолец?

– Угу, – вновь кивнул Венька.

Рябинин терпеливо ждал, когда он прожует, а Ковальчук лукаво посмеивался.

Наконец Венька налил в кружку квасу, отхлебнул и объяснил:

– Я – член организации «Союз молодых марксистов». Все мы добровольно вышли из комсомола ввиду несогласия с его тактикой. Мы – за чистый марксизм! У нас своя пролетарская платформа, лозунги и методы, папаня знает.

– Не ведал, что в стране Советов существуют некомсомольские марксистские организации! – ошарашенно проговорил Андрей.

– Да сколько хотите, – махнул рукой Венька. – В городе – две, а в уездах и того больше! Сознательная крестьянская молодежь вообще не приемлет нынешней формы большевизма. Вы сами-то комсомолец или уже партийный?

– Комсомолец.

– Но не из «горластых»! – уточнил Ковальчук.

– Не надоело заниматься пустотой ради «галочки»? – оживился Венька. – Строите какое-то непонятное будущее, внушенное оторвавшимися от жизни функционерами? Как надоест – прошу к нам, мы добрым людям рады.