Роковая ошибка княгини

Вряд ли от этого что-то изменится, и уж точно от такой унизительной процедуры Авдеев не поумнеет, но Марина Викторовна прямо-таки жаждала отвести душу. А ещё она была страшно зла на него, и мечтала отыграться за все Серёжины грешки. И не было для неё зрелища слаще, чем его испуганная побледневшая физиономия, когда благородный граф брыкался и кричал, как девчонка, пока крепкие руки санитаров сжимали его запястья и щиколотки.

- Авдеев, лучше расслабьтесь, - пряча улыбку, произнесла Марина, - тогда, обещаю, будет не так больно.

Его крики, раздававшиеся по всей больнице, разбудили бы даже покойника, что уж говорить об офицере Владимирцеве, который был скорее жив, чем мёртв. Он открыл глаза, и сразу же зажмурился от яркого света лампы, бьющей в лицо.

- Я сейчас уберу, - чей-то голос над его головой, незнакомый, женский. Мелькнули белые полы халата, светлые волосы. Должно быть, Вера. Вторая медсестра, которая раньше приходила к нему, до того, как её сменила Александра... Александра... Сашенька...

Владимирцев улыбнулся против воли, и вновь открыл глаза, когда Вера погасила лампу, и включила торшер, что стоял на столе.

- Как вы? - Тихонько спросила она.

- Где... где Саша? - Вместо ответа произнёс Владимирцев, и вновь поморщился от нестерпимой боли, сковавшей его левую ногу.

- Саша... спит, - негромко ответила Вера, - она весь вечер просидела подле вас, ждала, пока вы очнётесь... выбилась из сил, бедняжка.

- Я хочу её видеть, - вроде бы, не настойчиво, а скорее жалостливо произнёс Владимирцев, будто доверял Вере свою самую большую тайну. Та смилостивилась, улыбнулась кое-как, и кивнула.

- Я её разбужу и позову к вам, но для начала скажите - как вы?

- Хорошо, вот только голоса какие-то вокруг... Это у меня в голове или и впрямь кричит кто?

- Какой-то буйный пациент, - Вера пожала плечами, - у нас в этом крыле часто кричат. Вам не нужно ничего? Попить, быть может? Или лекарство?

- Сашу... пожалуйста, позовите ко мне Сашу... мне кроме неё в этой жизни уже ничего не нужно... - Прошептал Владимирцев, и вновь закрыл глаза. Ему снился какой-то сон. Впрочем, он сам затруднялся сказать, сон ли это был, или его фантазия. Такая яркая, обжигающая своим теплом фантазия, где они - вместе, рука об руку, идут по зелёному лугу, залитому солнечным светом. Она рядом с ним, такая улыбчивая и весёлая, смеётся. А он - на ногах, и даже не хромает. И вот, он опускается на одно колено, то самое болезненное левое колено, срывает для неё цветы, и говорит, что любит и будет любить её до конца жизни. А она ничего не говорит в ответ, но на губах её улыбка. Лёгкая, скромная улыбка...

Владимирцев не знал, сколько пролежал в таком состоянии, но в себя пришёл лишь когда почувствовал, как на лицо его капают чьи-то горячие слёзы.

- Саша...? - Он открыл глаза, и увидел то, что так хотел увидеть вот уже столько времени - её красивые, рыжие волосы... Господи, как он любил её! - Сашенька, прошу вас, не плачьте...

- Простите, Владимир Петрович, это я от радости, - прошептала она, и, не сдержавшись, обняла его за шею и разрыдалась на его груди. Владимирцев, однако, в этот прискорбный момент почувствовал себя счастливейшим человеком. Просто потому, что мог вот так запросто обнимать её теперь, поглаживать своей рукой её спину, и её рассыпавшиеся по плечам локоны, такие мягкие, такие красивые...

- Саша, - тихонько позвал он, - вы ведь это сделали, правда? Я жив... значит, у нас получилось?

Он хотел услышать положительный ответ больше всего на свете, но Саша больше ни слова не могла сказать, и продолжала беззвучно плакать, прижимаясь к его груди.

- Я знал, я верил, я не сомневался в вас, - прошептал он, перебирая её волосы, - я ещё с самой первой минуты, как увидел вас, сразу понял, что смогу вам довериться! Сашенька, простите меня, я вёл себя недостойно офицера, недостойно мужчины! Мне так безумно стыдно за это, вы и представить себе не можете. Но я клянусь, я исправлюсь! Теперь непременно исправлюсь, вот увидите! Теперь мне есть, ради чего жить, ради чего бороться.

"Прошу тебя, пожалуйста. не говори ничего, не говори мне этих слов!"- заливаясь слезами, беззвучно молила его Саша, прекрасно понимающая, что после них прежними их отношения не станут уже никогда.

- Вы - мой светлый ангел, Сашенька, - произнёс Владимирцев, когда она подняла на него свои заплаканные глаза, - я люблю вас. В вас одной теперь моя жизнь!

* * *

Сначала Мишеля несказанно удивило то, что не было боли, какая, неминуемо должна была появиться после огнестрельного ранения. Но он ничего не почувствовал, вообще ничего. А уж потом, переведя растерянный взгляд на Матея Кройтора, удивился ещё сильнее, заметив расползающееся по его груди кроваво-красное пятно. Кройтор выронил свой наган, рухнул на колени, зажимая рукой простреленную грудь, а затем упал на пол, остекленевшими глазами уставившись в потолок.

- Миша, что ты наде... - Владислав Дружинин оборвал себя на полуслове, а Мишель покачал головой.

- Не я стрелял.