Роковая привязанность

Джастин купил вечернюю газету по чистой случайности. Он покинул офис в половине шестого; его глаза устали от долгой работы с цифрами; перспектива возвращения домой на «подземке» вызывала у него яростное отвращение. Он ненавидел метро в час пик с толпами пассажиров в коридорах, потоком безликих людей, мчащихся мимо него в подземном кошмаре. Он с болью вспомнил на мгновение детство, дни, проводимые под голубым небом у играющего моря, желтые стены и белые оконные ставни Бариана; короткий миг завершился, Джастин замер в нерешительности перед одним из бесчисленных входов в метро; он задыхался от выхлопных газов, его оглушал рев моторов. Девятый автобус тащился по улице в сторону площади Ладгейт. Джастин быстро принял решение: когда зажегся зеленый свет, он пересек Пултри и улицу королевы Виктории, поднялся в протиснувшийся к остановке автобус.

К тому времени, когда автобус добрался до Грин-парка, Джастин так устал от томительного стояния в пробках, что поспешил выйти и без колебаний направился к метро. Он безумно устал; желая хоть как-то скрасить оставшуюся часть поездки, Джастин купил у киоскера вечернюю газету.

Раскрыв ее на платформе, он взглянул на биржевые новости и снова сложил, заметив приближающийся поезд. Отыскав свободный уголок в конце вагона, он посмотрел на первую полосу, но вдруг испытал приступ ненависти к переполненному поезду, и мысли с газетных новостей перескочили на солнечные летние дни Бариана. Картины детства ясно всплыли в его памяти. Флип, лежа на боку посреди ровной зеленой лужайки, с ленивой грацией помахивает длинным хвостом. Сквозь распахнутые окна дома доносится негромкая фортепьянная музыка; на железном подвесном диванчике отдыхает женщина. На столе перед ней стоит вазочка с вишнями. Если бы он подошел к ней и попросил вишни, женщина бы томно зевнула, на ее лице появилась бы щедрая, ласковая улыбка, и после прозвучал бы ее снисходительный голос: «Ты растолстеешь, Джастин!». Затем она прижала бы его к себе, чтобы поцеловать, и дала бы ему столько вишен, сколько он пожелал бы съесть.

Он помнил постоянное чувство голода, которое испытывал в те дни. Он был голоден почти всегда, хотя поглощал много корнуолльских сливок и пирогов с яблочной начинкой. Однажды вечером мужчина, проводивший в солнечную погоду долгие часы в доме у пианино, заявил ему, что им обоим следует больше двигаться, не то Джастин располнеет. После этого у них вошло в привычку после чая гулять в сторону бухты. Каменистая тропа, которая тянулась дальше за бухту, вела к Плоским Скалам, расположенным у кромки моря; они спускались туда вдвоем, мужчина помогал ребенку одолеть наиболее крутые участки. Спуск был трудным.

Громадные булыжники и куски гранита усеивали берег; добравшись до него, мужчина и ребенок лежали на солнце, наблюдая за бесконечным движением моря, облизывавшего своими волнами каменистую отмель. Иногда мужчина начинал говорить. Джастин любил слушать его. Мужчина рисовал словами красочные картины; внезапно мир становился богатым, волнующим, многоцветным, ярким. Иногда мужчина молчал, это разочаровывало мальчика, но ему все равно не было скучно — его завораживала сама личность спутника; в его присутствии даже прогулка к Плоским Скалам превращалась в приключение, полное предвкушения опасности. Похоже, мужчина тоже любил эти маленькие походы. Даже если в Бариане гостили люди, наступало время, когда мужчину охватывало желание уйти от них, и тогда его единственным спутником становился Джастин — близкий человек, с которым он мог делить часы уединения.

Джастин, гордый своим привилегированным положением, был готов следовать за мужчиной хоть на край света. И затем пришел тот уикэнд; он тайком выполз из безоблачного завтра, и вдруг мир потерял свои краски, наполнился болью, недоумением, горем...

Впоследствии Джастин вспоминал лишь свою бабушку; она была очень красива и элегантна в легком голубом костюме.

— Теперь, дорогой, ты поедешь жить ко мне — правда, это замечательно? Тебе будет намного лучше в Лондоне, чем в этом диком, забытом Богом уголке... Что? Разве твой папа не объяснил тебе это? Нет, разумеется, ты не можешь поехать с ним за границу! Он хочет, чтобы ты рос в Англии, получил хорошее образование, ему неудобно возить с собой повсюду девятилетнего мальчика. Ты, несомненно, должен это понять... Почему он не пишет? Мой милый, он никогда не пишет писем — уж я-то знаю это лучше, чем кто-либо другой! Думаю, он пришлет тебе что-нибудь к рождеству и ко дню рожденья. Если не забудет. Это, конечно, более вероятно.

Он всегда забывал мой день рожденья, когда учился в школе... И он действительно забыл. Это ужасно огорчило мальчика. Он все забыл, и Джастин больше не имел от него вестей.