Роковая строфа

– Что здесь происходить? – побелевшими губами прошептала девушка.

– Рита, пройдите, пожалуйста. Андрей, возьми себя в руки. Нам надо поговорить, – сказала Маша.

Рита попыталась поднять Андрея, он встал и, взяв девушку за руку, подвел к Маше.

– Маша, я пришла попросить вас передать Борису, что я уезжаю, – начала Рита. – Я хотела объяснить ему все сама, но не смогла добудиться. Вот, я написала ему письмо, – она положила плотный конверт на стол, – я все написала. Я не люблю вашего брата. И мы не можем быть счастливы. Эта затея с самого начала была бредом моего больного воображения. Сегодняшний вечер ни при чем. Если бы я любила его, то не позволила бы ему творить все эти безобразия… Простите… И, будьте счастливы…

– Куда же вы поедете, ночь на улице, – сказала Маша растеряно.

– Все равно… в клинику, потом домой, к отцу.

– В клинику?

– Да, я проходила курс лечения…

– Вот оно что, – понимающе кивнула Маша.

– Рита, я не писал тебе той записки, – поспешно сказал Андрей.

– Не писал? – повернулась к нему девушка.

– Он действительно не писал вам, – подтвердила Маша. – Строчку из Шекспира послал вам Борис, после того, как вы, скорее всего, сама же, рассказали ему о вашей неудавшейся любви.

– Рита, я люблю тебя! Любил всегда! Прости меня, я был ужасным дураком, прости меня, милая! Я никогда не написал бы тебе этого, потому что это было бы неправдой, до конца моей жизни. Это была бы ложь! Потому что я всегда буду любить тебя! Тебя одну!

Он протянул к ней руки, и она шагнула навстречу. Потом, вдруг, опомнившись, отступила и посмотрела вопросительно на Машу.

– Но, как же? Вы и Андрей…

Маша покачала головой.

– Ничего нет, Рита. Ничего нет и не было.

– Рита, ради Бога, нам надо поговорить! – попросил Андрей, завладевая ее рукой. Теперь они снова смотрели друг на друга, не отрываясь.

Маша видела, что для них перестала существовать и она, и эта комната, и весь мир. Она очень устала. Словно, за один вечер ее полностью опустошили, выпотрошили, оставив одну оболочку. И сейчас эта оболочка не могла чувствовать, страдать, жалеть о чем-то, о чем? Маше хотелось остаться одной в полной темноте, сжаться комочком и закрыть воспаленные глаза. Не было ничего, ни одной молитвы, ни одного стона, или упрека, только пустота.

Андрей и Рита вышли от нее, не попрощавшись. Кольцо так и осталось валяться на полу, бриллиант тускло поблескивал в электрическом свете. Маша подняла его и положила на стол, рядом с Ритиным письмом, добрела до кровати и, не раздеваясь, легла; уснула она сразу, словно провалилась в темноту.

* * *

Они шли куда-то сумеречными коридорами, сжимали друг друга в объятьях, проваливаясь в пропасть лифта, пересекали свет и тени; они возвращались.

Когда они стояли, прижавшись друг к другу, под одинокой, приглушенной абажуром, лампой, она сказала чуть слышно:

– Ты с ума сошел.

– Не прогоняй меня, – ответил он.

Тогда они вошли в темный проем распахнутой двери, она споткнулась обо что-то, засмеялась негромко:

– Кофе пахнет.

– Ты помнишь? – спросил он.

– Конечно, – ответила она, – все-все.

Почти не различая в темноте ее лица, он начал медленно целовать ее наугад:

– Это щека, – шептал он, – это уголок губ…

– А это? – спрашивала она, поднявшись на цыпочки и ловя его губы своими.

– Больше ты не уйдешь? – тревожилась она.

– Никогда.

– Помнишь, ты мне обещал, что все мои мечты исполнятся? – спрашивала она, в то время как ее легкая куртка сползала с плеч, а он, уже целовал ее плечи; сквозь ткань кофточки она чувствовала тепло его дыхания.

– Все, до единой! – задыхаясь, говорил он, – только не исчезай! Вся моя жизнь без тебя казалась остановившимися, никому не нужными часами, а теперь, словно кто-то добрый шевельнул неведомую пружинку, и что-то сдвинулось, шевельнулось и вновь обрело движение. – Он вдохнул глубоко и засмеялся, – я могу дышать!

– У тебя щеки мокрые, – сказала она, коснувшись его лица, – ты плакал? Знаешь, я тоже плакала, все время, пока тебя не было.

Он подхватил ее на руки, прижал к себе, покачивая, как ребенка:

– Теперь мы будем радоваться, довольно с нас слез! – он закружил ее по комнате, наткнулся на мягкий угол дивана, они со смехом упали в подушки и снова целовались, не в силах оторваться друг от друга.

– Андрей, – призналась она, – я всегда знала, что буду только твоей…

Он замер от этих слов. Что-то холодное, долго мучившее его, вдруг испарилось, истаяло без остатка, он увидел ее глаза близко-близко и утонул в них…

Рассвет стыдливо прятался за шторами. Наступал новый день.

47

Борис проснулся с невыносимой головной болью и гадким чувством, словно он сделал вчера глупость. Он оглядел себя, не вспомнил, как раздевался, увидел вещи, разбросанные вокруг кровати. Потянулся к телефону, но, в последний момент раздумал и бросил трубку. Сначала следовало привести себя в порядок.

Он заставил себя подняться, кое-как добрался до бара и налил дрожащими руками рюмку коньяка. Коньяк помог почти сразу, разлился холодной волной по гортани и сразу в желудке сделалось горячо, в голове посветлело, и унялась противная дрожь в теле. Борис крякнул от удовольствия и направился в душ.