Роковая связь (ЛП)

Затем попробовал представить, что шнур, выходящий из большой белой коробки, — это змея. Какое-то время было довольно весело, но потом поднадоело. Слово «закаляться» звучало прикольно, но фишка была в том, что… мальчик не знал, как это делать. Когда Билли становилось тяжко, он просто сжимал кулак и тряс им, потом персонажу в голову закрадывалась блестящая идея, которая решала любую трудность. Билли не запирали в темной комнатке, хотя однажды тот упал в яму. Он разорвал сорочку на тонкие лоскуты, связал их, соорудил веревку и каким-то образом воспользовался ею, чтобы вылезти.

Идея была крутяцкой, однако находился он не в яме, а в комнате без окон и с одной дверью. Замок был заперт, и он попытался снять маечку, но это ничем не помогло.

«Закаляешься».

Он глубоко вздохнул. У него затрещала голова; он не мог вспомнить, когда в последний раз принимал лекарство. Что, если у него случится приступ, прямо здесь? Кто поможет? Ему стало страшно, и, чтобы отвлечься от подступающих слез, он достал из рюкзака мамин блокнот. Почти все страницы были битком забиты мамиными закорючками, а вот обратные стороны страниц пустовали. Мальчик снял колпачок с ручки и принялся рисовать закаленного Большого Билли, положив ладонь на строчки, написанных на обратной стороне страницы.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

МАМА

Дорогой Кайл,

Если ты читаешь это письмо, то я, скорее всего, уже мертва. Если же не мертва, то, пожалуйста, закрой записную книжку сию же секунду и положи обратно. Просто звякни и спроси об этих словах.

Все еще читаешь? Я не шучу — не читай дальше, если я жива-здорова. Если продолжишь читать, больше не буду заниматься с тобой сексом!

Я не шучу.

Прекрати читать и уважай личное пространство, или, клянусь Богом, я расскажу твоим родителям, что пришлось начать процедуру банкротства из-за твоего пристрастия к онлайн-покеру.

Ладно. Ты все еще читаешь. Значит, я мертва.

Есть две детали, которые тебе сразу стоит знать.

Я не первая покойница. На время написания этого письма, по меньшей мере, четверо из нас убиты.

И второе: мне жаль. Мне очень-очень жаль. Прошу, никому не показывай эту записную книжку и никому не рассказывай о том, что в ней написано, пока не дочитаешь до конца.

После того, как все узнаешь, то решать тебе.

Я люблю тебя и всегда буду любить.

Кэрри

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

ДЕТЕКТИВ

— Прислуга, кажись, напугана. — Фара стояла посреди гостиной Айверсона, ее голос был тихим.

— Ага, тоже это заметил. Но чем? Судебным иском или чем-то другим? — Кевин положил ладони на задницу и отклонился назад, услышав хруст где-то в пояснице.

Фара взглянула наверх, прислушиваясь к звукам со второго этаже, однако этот дом был построен как бункер. Предполагалось, что Хью спустится, но прошло — она вновь взглянула на часы — двенадцать минут с тех пор, как Нора отправилась за женихом; происходящее становилось невероятно абсурдным. К черту поблажки и соглашения о неразглашении. Двое убитых заслуживали правосудия, и кто-то должен был начать отвечать на долбаные вопросы. Она как раз собиралась это озвучить, когда Хью Айверсон, обогнув угол, вошел в гостиную.

Камеры, как оказалось, не отдавали должное этому мужчине. Фара позабыла о раздражении, о линии допроса и о брачных клятвах при виде Хью, который встретил ее взгляд своими слегка покрасневшими глазами.

— Вы, должно быть, детектив Андерсон. — Он пожал ей руку — приятное крепкое пожатие, — а затем повернулся к Кевину, который походу не замечал перед ними сногсшибательный экземпляр. — Детектив Мэтис?

— Может присядем? — спросил Кевин, оглядывая безупречное помещение.

— Конечно, где пожелаете. А за стулья вините дизайнера Норы. На них адски неудобно сидеть.