Роковая тайна сестер Бронте

В самом деле, обе младшие барышни Бронте вовсе не были идеальными красавицами, чья внешность соответствовала бы всем установленным требованиям той поры. Они парадоксальным образом походили и — в то же время — не походили друг на друга. В силу индивидуальных природных особенностей каждой из двух сестер, четырнадцатилетняя Эмили и двенадцатилетняя Энн развивались практически вровень. Несмотря на возрастную разницу между ними и Шарлоттой, правда, незначительную, однако же, в тот период особенно ощутимую, обе они уже тогда превосходили ее ростом.

Это были прелестные стройные создания, черты которых дышали ясным незаурядным умом и были исполнены неоспоримого достоинства, проявлявшегося также в их манерах, которые тем не менее пока что не были безупречными и явно нуждались в отточке. У обеих были длинные шелковистые темные волосы, уложенные в разные прически: густая, тяжелая копна пышных глянцевых, черных, как смоль, локонов Эмили ниспадала на плечи множеством мелких, струящихся завитков; мягкие, более светлого, чем у Эмили, оттенка кудри Энн были заплетены в тугую косу и опрятно прибраны к затылку.

Лица их казались милыми и привлекательными, однако их нездоровая бледность и резко выделявшаяся неправильность черт препятствовали возможности назвать их красивыми. Тем не менее лица эти, так же, впрочем, как и лицо Шарлотты, были отнюдь не лишены своеобразного обаяния, значительная часть которого у младших дочерей гавортского пастора, как и у их старшей сестры, исходила от глаз — живых, блестящих, выразительных. Именно глаза — несколько раскосые, словно у молодых газелей, мягкого светло-коричневого оттенка и красивого глубокого разреза, обрамленные длинными черными ресницами — делали сестер Бронте поразительно похожими друг на друга и составляли неоспоримую гордость каждой из них. Гордость эта неизмеримо усиливалась у них сознанием того факта, что бездонные газельи глаза достались всем троим по наследству от их покойной бабушки Элис Мак-Клори, матери достопочтенного Патрика Бронте, которая в свое время слыла первой красавицей ирландской округи.

— Чем же вы занимались в мое отсутствие, милые сестрицы? — спросила Шарлотта, словно бы внезапно пробудившаяся от волшебных чар.

— Да так, ничем особенным. Всякими глупыми пустяками, — попыталась уклониться от ответа Энн.

Вскоре, однако, все разъяснилось. Покуда старшая Бронте училась в Роухедской школе, младшие сестры, всецело поглощенные собственным воображением, пребывали в новой вымышленной ими же самими фантастической стране, которую они нарекли Гондалом. Эмили и Энн разбили Гондал на несколько независимых королевств и населили каждое королевство множеством жителей самого различного социального положения и рода занятий.

И вот с того дня, как пылкое, порывистое Воображение девушек вызвало к жизни Гондал и гондалцев, их прелестные создательницы с небывалым дотоле воодушевлением ежечасно вновь и вновь уносились, подгоняемые неистово-разгоряченной Фантазией, к заветному побережью, на север Тихого океана. Здесь, среди величественных суровых скал и диких угрюмых ущелий, под низко нависшим свинцовым небом легендарного Гондала, развертывались временами самые бурные и кипучие первозданные страсти — в духе лихих, захватывающих гомеровских сказаний. Жители воображаемой страны регулярно совершали военные набеги на соседние королевства, отважно сражались с врагами, отчаянно томились в темницах, а также попадались в коварные любовные сети.

Эта новая игра, затеянная Эмили и Энн, оказалась столь заманчивой и увлекательной, что сразу же живо захлестнула буйное воображение прибывшей из Роу Хеда Шарлотты. Девушка с возрастающим интересом наблюдала за странными занятиями сестер и была столь стремительно и неотступно заинтригована ими, что вскоре она сама, в союзе с их единственным братом Патриком Брэнуэллом, создала собственную, независимую от Гондала, вымышленную фантастическую страну, нареченную Ангрией.

В то время как славный Гондал постоянно полнился разнообразными героями, воображаемым миром Ангрии правил обаятельный и коварный герцог Заморна, яркий и весьма характерный облик которого явился своеобразной данью поэзии Байрона, усердно и кропотливо изучаемой в ту пору юными Бронте. Именно вокруг Заморны — сего таинственного властителя необузданных, беззаконных страстей — и разворачивались все ангрианские события. Решительный, остроумный Патрик Брэнуэлл толково руководил Заморной в военных походах своего славного героя; ответственной же за сердце героя — за его многочисленные любовные приключения, вносящие разнообразие в его счастливую семейную жизнь с законной супругой, — разумеется, была Шарлотта.

Все юные Бронте с величайшим наслаждением предавались своим бесхитростным литературным играм. «Мало кто поверит, — написала Шарлотта в своем дневнике, — что воображаемая радость может доставить столько счастья».