…Итак, 17 января 1831 года Шарлотта Бронте прибыла в Роу Хед. Поспешно выбравшись из крытой тележки, уставшая, изрядно озябшая Шарлотта мгновенно почувствовала себя так, словно нечаянно попала в иной, дотоле неведомый ей мир. И уединенная лесистая местность Роу Хеда с ее покрытыми внушительным слоем январского снега высокими вековыми тисами и дремлющими заповедными рощами, должно быть, совершенно изумительными в летнюю пору, когда, постепенно пробуждаясь, они оживают, зацветая живописнейшей первозданной красою, и великолепно отделанные средневековые постройки, там и сям разбросанные по окрестности, — все здесь казалось девушке сказочно прекрасным и в то же время — каким-то непостижимо далеким, отчужденным. Состояние, охватившее ее теперь, при первом знакомстве с этой прелестной, погруженной в унылое зимнее забытье местностью, невольно воскрешало в ее душе те тревожные чувства, какие неистово бушевали в ней в тот знаменательный день, когда ей суждено было впервые перешагнуть злополучный порог Коуэн-Бриджа.
Само здание школы оказалось двухэтажным строением, выполненным в старинном стиле, о чем свидетельствовали полуокруглые стрельчатые окна безупречной отделки. Да и весь внушительный фасад словно был овеян непостижимым и величественным духом старины. «Все это весьма заманчиво, — подумала Шарлотта с каким-то неизъяснимым отчаянием, приблизившись к зданию школы, — но здесь совсем не так, как в Гаворте… совсем не так…» — она снова окинула печальным взглядом отчужденный фасад Роухедской школы, мысленно подставляя взамен гладкие серые контуры угрюмого, но родного здания пастората.
…Вопреки опасениям Шарлотты относительно нового места обучения, ее положение в Роу Хеде, как и предполагал ее отец, оказалось гораздо более выгодным в сравнении с тем, что наблюдаюсь в Коуэн-Бриджекой школе. На смену жестокой тирании преподобного Кэруса Уилсона явилась приветливая доброжелательность Маргарет Вулер, возглавляющей Роухедский пансион. Немало способствовала полноценному развитию дарований воспитанниц Роу Хеда и весьма своеобразная камерная обстановка, царившая в классной аудитории (в учебном заведении, принадлежавшим сестрам Вулер, обыкновенно содержались от семи до десяти воспитанниц), благодаря чему здесь, в противовес Коуэн-Бриджу, создавалась иллюзия домашнего круга.
Таким образом, Шарлотта Бронте получила неплохую возможность пополнить багаж своих знаний и, быть может, как никто другой из ее сверстниц сознавая необходимость образования, не упустила тот великолепный шанс, который подарила ей Судьба. Из обязательных предметов, изучаемых воспитанницами Роу Хеда, Шарлотта оказывала особое предпочтение литературе, языковым дисциплинам (в пансионе сестер Вулер изучали английский и французский языки) и главным образом — рисованию. Именно в этих областях (впрочем, не игнорируя и другие) мисс Бронте стремилась преуспеть. Результаты обыкновенно не заставляли себя ждать, что неизменно взращивало и укрепляло в девушке сознание собственного достоинства, причудливо сочетающееся в ней с крайней застенчивой робостью.
В Роухедской школе Шарлотта обрела двух подруг. То были кроткая, добросердечная Эллен Нассей, с первого же дня прибытия мисс Бронте в Роу Хед проявившая к ней искреннее участие и симпатию, а также импульсивная и достаточно откровенная в высказывании своих суждении Мэри Тейлор. Однажды Мэри прямо, без обиняков, не постеснялась представить Шарлотте не слишком лестный отзыв о ее внешности.
— Знаешь, по-моему, ты очень некрасива, — заявила мисс Тейлор, ничуть не смутившись.
Это, конечно, было преувеличением, однако же не слишком разительно отклонявшимся от действительности. Маленькая, неказистая Шарлотта понимала, что ее внешность своей кажущейся на первый взгляд простотою и заурядностью, даже более того — неоспоримой неуклюжестью — невыгодно отличает ее на фоне остальных сверстниц. Крайняя худоба, налагающая заметный отпечаток угловатости на нескладную фигурку девушки, болезненное лицо с красноватой кожей и довольно резкими чертами: особенно ярко выделяющимся крупным ртом, в контурах которого, при плотно сжатых губах, угадывались упрямство и воля, а также — прямым и широким несколько нависшим лбом, еще более отчетливо проявляющим эти качества. Словом, весь облик мисс Бронте мог скорее свидетельствовать о живости ума, стойкости характера, нежели о женственности и привлекательности. Движениям юной леди не были свойственны то изящество и грация, какие наделяют манеры барышень истинным благородством, — и это также говорило отнюдь не в ее пользу.