Роковая женщина

Вам чай с сахаром, леди? Я почти ничего не держу дома – только чайник, жестяную коробку с черным чаем высшего сорта и рафинад. У меня всегда полные карманы сахара. Люблю лошадей, знаете ли. Бедняги, которые тащат непосильную ношу. Я ежедневно гуляю по Бродвею и угощаю их рафинадом. Хочется думать, что мой пример заставит возчиков и пассажиров стать добрее. В своем костюме, в карманах которого лежат сорок фунтов ответов на все вопросы, я порой чувствую себя навьюченной старой лошадью, которая под щелканье хлыста шагает в вечность.

– Какой вы добрый! – восхитилась я. – Обещаю всегда помнить о сахаре, когда вернусь в Париж. Правда, во Франции очень хорошо относятся к лошадям и, в отличие от англичан, балуют их.

Профессор кивнул, прищурив свои выцветшие голубые глаза. По просьбе Ирен он как бы вглядывался в прошлое.

– Фамилия маэстро была Штуббен. Немец и суровый преподаватель. Я хотел, чтобы ты училась у итальянской графини – такая теплая, добрая женщина! Но она вернулась в свою теплую добрую страну, и остался только маэстро. Меня снедали сомнения на его счет. Он был бы очень хорош для автоматов – машин, которые действуют как люди. Но что касается юной, живой девушки, которая никогда не знала отца… Да, я сомневался, маленькая Рина. Но насчет одного у меня не было никаких сомнений: ты обладала талантом. Было бы преступлением не обучать тебя пению. Итак, я послал тебя к маэстро.

– Должно быть, это прекрасно сработало, – заметила Ирен. – Я стала певицей и пользовалась успехом на континенте. До тех пор, пока… обстоятельства не вынудили меня преждевременно уйти с оперной сцены.

– Боже! – Прозрачные голубые глаза Чудо-профессора затуманились слезами: сказывались восемьдесят пять прожитых лет. – Не использовать твой голос! Это же тягчайшее преступление!

– Но я только что получила либретто, – поспешно сообщила подруга. – Его написал Оскар Уайльд вместе с другим английским автором, а музыку сочинил сэр Артур Салливан, известный композитор. Я собираюсь включить это произведение в свой репертуар для сольных выступлений.

– А, Салливан! Я слышал о нем. А ваш Уайльд несколько лет назад под фанфары объездил Соединенные Штаты с лекциями. Настоящий денди. Дикий Запад был от него без ума. Да, в наше время кто только не выступает! Ты только посмотри на Буффало Билла!

– Мы с ним встречались, – сказала Ирен. – Я буду участвовать в его шоу в Париже как Мерлинда.

– Он умеет укрощать лошадей, верно?

– А также индейцев и женщин.

– То, как человек обращается с лошадью, характеризует его – даже на Востоке. Это говорит также о том, как он обращается с женщинами.

Ирен закатила глаза и переглянулась со мной.

– А где теперь найти маэстро, если он еще жив?

– О, он вроде меня: слишком упрямый, чтобы умереть. Насколько мне известно, он играет на скрипке в театрах на Юнион-сквер. Но теперь спрашивайте Дитера Штуббена. Он потерял статус маэстро вскоре после того, как ты его оставила ради музыкальной сцены Старого Света. Ты была его лучшей ученицей, и дальше карьера бедняги покатилась под уклон.

– Человек должен жить собственной жизнью, – сказала Ирен, когда мы вышли из меблированных комнат профессора. Наши карманы оттопыривались от кусков сахара.

– Конечно! Нужно идти вперед и оставлять позади тех, кем мы восхищались и кого любили, ведь рано или поздно мы перерастаем своих кумиров.

Ирен остановилась возле бедной старой лошадки и принялась угощать ее сахаром. Большие мягкие губы осторожно брали лакомство из ее руки, затянутой в перчатку.

– Как странно, Нелл! Всего три недели назад я обнаружила на дне чемодана скрипку, которая стоит целое состояние. А теперь ищу в Америке старого скрипача. Бесценное творение Гварнери дал мне маэстро, когда я покидала Америку, чтобы сделать карьеру певицы в Старом Свете. А теперь он, быть может, прозябает в бедности. Я смогу вернуть скрипку, если найду его. Ученица обязана поддержать своего учителя.

– Хорошо, что Шерлок Холмс отказался, когда ты широким жестом предложила ему скрипку, – заметила я.

– Я знала, что он откажется. Мне просто хотелось смутить его своим предложением. Жестоко с моей стороны, но в этом господине есть что-то такое, что заставляет меня изводить его.

Я вполне разделяла чувства подруги:

– На редкость неприятный субъект.

– Но он… уникален. Я же актриса и поэтому должна бы относиться к нему снисходительнее. Кроме того, он играет на скрипке и, следовательно, натура у него глубже, чем кажется. Возможно, в отшельнике с Бейкер-стрит я вижу себя. И я могла бы стать такой, если бы обстоятельства не вынудили меня взять мир за горло и заставить плясать под мою дудку.

Весь вечер мы занимались тем, что мне не приходилось делать раньше: бродили по улицам Бродвея, ярко освещенным электрическим светом, заходя в один театр за другим. Изучив состав оркестра, мы сразу же покидали театральный зал и продолжали поиски скрипача.

Если бы Ирен сгодился любой скрипач, я могла бы направить ее на Бейкер-стрит. Но мы находились в Нью-Йорке и шли по следам ее прошлого. Требовалось отыскать старого человека с очень старой скрипкой.