Роковая женщина

Она в панике повернулась на звук этого голоса. Он принадлежал Артуру — та же отрывистая, четкая артикуляция, безошибочный гарвардский выговор, тот же уверенный тон, легко перекрывавший разговоры других людей и даже, как в данном случае, звук органа. На миг она почти поверила, что рядом с ней и вправду появился Артур, потом осознала, что у этого человека волосы светлые, а не серебристо-белые. На нее смотрел Роберт Баннермэн. Судя по выражению его лица, он скорее забавлялся, чем пребывал в ярости.

— Я объясняю… гм… молодой леди, что она не может войти, — заикнулся де Витт.

Роберт Баннермэн поднял брови. Бегло улыбнулся — разделив, фактически, эту улыбку с Алексой, точно они были в своем роде сообщниками. Рассмеялся.

— Похоже, она не принимает этого близко к сердцу, старина.

Лицо де Витта побледнело, потом снова побагровело. Ясно, что между двумя мужчинами не было особой приязни.

— Твоя бабушка, Роберт, распорядилась совершенно определенно, — сказал он.

Неприязнь в его голосе была очевидна для Алексы. Не здесь ли проходит трещина в семейных рядах? — спросила она себя. Что бы ни говорил де Витт, это явно не волновало Роберта. Он выказывал ему прямое презрение, продолжая улыбаться, пренебрегая яростью де Витта, словно не заметив ее.

— Я поговорю с бабушкой позже, — ответил Роберт. — А тем временем… — он перенес внимание на Алексу, — вам и вашему другу лучше войти и сесть. Мы не хотим публичного скандала.

Он вежливо кивнул, почти слегка поклонился.

— Однако, если вы не возражаете, займите место на одной из задних скамей. Не стоит давить на бабушку слишком сильно, поверьте мне на слово.

Она поверила ему на слово. Что-то было в нем заставлявшее ее прислушаться. Как и отец, он умел убедить вас, что то, чего он от вас хочет, в точности совпадает с вашим желанием.

Он осторожно взял ее за руку и подвел к одной из последних скамей. Две пожилые четы плотнее придвинулись друг к другу, скорее из страха оказаться рядом с ней, подозревала Алекса, чем из желания предоставить место.

— Всегда разумно не заходить слишком далеко, — галантно сказал Роберт, выпуская ее руку. — Уверен, что мы еще встретимся.

— Я тоже так думаю.

Холодные синие глаза сверкнули. Роберт Баннермэн все еще улыбался, но на долю секунды Алекса разглядела в его глазах ярость. Затем она исчезла как ни бывало.

— Рассчитываю на это, — сказал он и повернулся, чтобы двинуться по проходу к алтарю, где ею, восседая не шелохнувшись, ждала бабушка.

Алекса сидела неподвижно в начале панихиды, с неловкостью сознавая, что все, кто могут, исподтишка таращатся на нее из-за своих молитвенников. Она встала во время Молитвы Господней, села, когда все сели, снова встала, когда собравшиеся запели гимн, на сей раз ей неизвестный. Она надеялась на какое-то душевное движение, надеялась, что церковная служба поможет ей примириться со смертью Артура, или, по крайней мере, разобраться в собственных чувствах по отношению к случившемуся, но все казалось ей таким же бессмысленным, как на похоронах отца. Она не находила утешения в молитвах и гимнах, они были просто ритуалом, который необходимо вытерпеть перед тем, как тело опустят в могилу.

По церкви пронесся ропот предвкушения, когда на кафедру поднялся Эммет де Витт, и его голова вознеслась над орлиными крыльями. Алекса, конечно, узнала его в лицо — он добился достаточной известности. Она знала, что Артур питал определенную привязанность к Эммету и завидовал ею умению управляться с прессой. Артуру, пожалуй, нравилось, что в семье есть эксцентричный тип, при условии, что это не один из его детей, и она знала, что он часто защищал Эммета перед отцом. Однажды она слышала, как он говорил по телефону: «Кортланд, оставь Эммета в покое, или, Богом клянусь, я передам юридические дела семьи кому-нибудь другому, шурин ты мне или не шурин».

Теперь она с удивлением смотрела, как Эммет стоит в молчании, ожидая, когда внимание аудитории полностью обратится к нему. Благодаря своему экстравагантному виду, странной прическе и фанатичному блеску в глазах под толстыми стеклами очков, худым, запавшим щекам и невероятному росту он умел произвести впечатление с первого взгляда. Она ощутила неестественную тишину в церкви и то, как давит на нее возникшая здесь напряженная атмосфера и, возможно, не только потому, что Эммет был своего рода шутником от религии, обожавшим шокировать слушателей, но также и потому, что у него был великолепный актерский дар тянуть паузу и заставлять зрителей ждать своей реплики. Он откашлялся. Медленно поводил взглядом по изукрашенному потолку. Потом плавно простер руки для благословения, что внезапно сделало его похожим на какую-то большую, неуклюжую птицу, вроде аиста, готовящегося к полету.

Выступающий кадык его пару раз дернулся, и Эммет, сделав глубокий вдох, повернулся, и уставясь прямо на нее со все еще воздетыми руками, голосом, исполненным глубокой силы, произнес:

— «Кто из вас без греха, первым брось в нее камень».