Роковая женщина

Артур часто говорил о старике с фальшивым восхищением, так и не сумев побороть своего страха перед Киром Баннермэном даже спустя шестьдесят лет после его смерти. Он рассказывал, что Кир любил испытывать внуков разными хитрыми вопросами. Если они не могли на них ответить, их оставляли без сладкого. Но тогда, конечно, Кир Баннермэн был уже так стар, что пережил всех своих врагов: долголетие вкупе с его богатством наконец принесло ему респектабельность. На постаменте статуи резец вывел мрачную надпись: «Работа, бережливость, семья».

Рядом с Киром, но несколько ниже, был изображен его старший сын Патнэм, отец Артура. Скульптор повернул его лицом от Кайавы, словно силясь передать его вечную мечту о бегстве от ответственности за богатство, которое свалил на него Кир — мечту, так никогда и не осуществившуюся. Патнэм провел всю жизнь сгорбившись за письменным столом, работая как клерк, чтобы управлять богатством, которым никогда не способен был насладиться. Он раздавал миллионы долларов фондам, музеям, университетам и больницам, но богатство росло гораздо быстрее, чем он успевал ею уменьшить, и работа наконец истощила его здоровье, принудив удалиться от дел, предоставив своей жене Элинор исполнять его обязанности, пока к этому не будет готово следующее поколение.

На жизнь Артура, знала Алекса, очень повлиял пример отца, которого он обожал и жалел. Он дал себе слово, что не сломается под тяжестью ответственности, когда придет ею черед принять состояние Баннермэнов. Он отказался проводить жизнь, будучи абсолютно привязанным к богатству, — надзирая за ним, растрачивая его, или оправдываясь за него. Воспоминания об отце, этой печальной, одинокой фигуре, склонившейся над столом, пытаясь вникнуть в каждую мелочь, составлявшую империю, которой ни один человек не мог управлять единолично, за исключением, возможно, самого старого Кира, преследовали Артура с юности, и, конечно, все еще преследовали, когда он встретился с Алексой, сыграв не последнюю роль в их отношениях.

— Впечатляет, правда? — спросил Букер с некоторой гордостью, словно он уже был членом семьи. И отдал бы зеницу ока, чтоб стать им, решила она.

— Довольно печально. — Повсюду были могильные камни, располагавшиеся по ранжиру от впечатляющих монументов в центре Пирога до маленьких мраморных плит по краям. Большая урна, поддерживаемая двумя рыдающими девами в греческом стиле в тени ивы, обозначала могилу Элизабет Патнэм Баннермэн, жены Кира.

Алекса опустила глаза и увидела у своих ног прямоугольный камень, несколько больше остальных. На нем была простая надпись:

Джон Алдон Баннермэн, 1944–1967

Ни мудрых изречений, ни памятника, отметила она, для сына Артура, чья смерть явно провела трещину через семью. В головах могилы был розовый куст, но в это время года на нем не было цветов.

Нигде на Пироге не было цветников и клумб — возможно, Кир никогда не замышлял его местом, ласкающим глаз. Лужайка была тщательно ухожена, как площадка для гольфа, края дорожек окаймляла живая изгородь, подстриженная прямо, словно по линейке. Кладбище было обнесено решетчатой оградой из черного железа, увенчанной позолоченными шпилями. Алекса подумала — что случится, когда Пирог переполнится? Будут ли могилы Баннермэнов громоздиться одна на другую?

— Вот, кажется, самое подходящее место, — твердо сказал Букер.

Он выбрал позицию, отметила Алекса, с большой осторожностью — достаточно далеко от могилы Артура Баннермэна, чтобы не афишировать ее присутствие, и точно позади Элинор Баннермэн — так что она находилась вне поля зрения старой леди. И в то же время не на самом краю кладбища, где, судя по лицам и одежде, стояли слуги семьи и местные жители, зависевшие от Кайавы.

Ей хотелось протолкнуться вперед, к могиле — только для того, чтобы испытать силу характера Букера, казавшуюся весьма внушительной, но потом она напомнила себе, что приехала сюда не для того, чтобы закатывать сцены или изображать плакальщицу. Она здесь ради Артура, и ради Артура должна оставаться в тени, не попадаясь на глаза его матери.

— Достаточно близко?

— Я приехала сюда, чтобы попрощаться с Артуром, и могу сделать это и отсюда. Благодарю.

— Да, конечно… Я не хотел сказать…

— Не могли бы вы немного отойти назад, чтобы я могла видеть. Или я прошу слишком много?

Он откашлялся и отступил. Впереди, примерно в пятидесяти фугах, она увидела могилу. Она была совсем рядом с памятником Патнэму Баннермэну, справа от центра Пирога, ее края покрывал слой дерна. Слышно было, как ректор читает молитву. За ним стоял Эммет де Витт, воздев глаза к небу, словно находился на прямой связи с Богом, в то время как остальная часть семьи собралась вокруг старой миссис Баннермэн, напротив двух священников.

Прошла минута молчания, затем появились могильщики и стали опускать на лямках гроб в яму. Алекса закрыла глаза. Это был самый страшный миг на отцовских похоронах — медленный, но неостановимый спуск в могилу, окончательное сознание, что он ушел навеки, погребен, и уже слишком поздно что-либо изменить.