— Это ужасно! — воскликнула она так громко, что Баннермэн вздрогнул. Она понятия не имела, как выглядел Чейз, никогда не слышала о нем прежде, но слишком хорошо знала, как выглядит, как пахнет комната, где только что прогремел выстрел. Она потратила годы, чтобы это забыть, но достаточно было одной фразы, чтобы все вернулось.
— Да, конечно, — сказал Баннермэн с некоторым удивлением. — Однако это было так давно… С вами все в порядке?
Она кивнула. Не было смысла откровенничать перед Баннермэном только потому, что сваляла дурочку из-за того, на что не смела даже намекнуть.
— А вы хорошо его знали… своего деда? — спросила она, стараясь придать своему голосу нормальное звучание. — Вы любили его?
— Он был не из тех, кого легко любить. Я не уверен, что он
Он взглянул на стол, словно тот тоже был частью зрелища человеческой жадности и глупости — и, конечно, решила Алекса, в каком-то смысле это было верно, — потом вздохнул.
— Честно говоря, — сказал он, — в детстве я считал эту комнату страшной, — теперь я просто нахожу ее угнетающей.
Они постояли немного у порога в неловком молчании.
— Немногие видели эту комнату, — наконец тихо проговорил он. — Вне семейного круга, хочу я сказать.
Она взяла его за руку:
— Я польщена.
Казалось, он долгое время обдумывал ответ, а может, просто не хотел ее отпускать. Откашлялся.
— Я чувствую, что… — начал он, но что именно он чувствовал, осталось неизвестным. Беззвучно, как призрак, возник дворецкий, выражение его лица возвещало, что даже Артур Баннермэн не может заставить главу Сити-банка ждать вечно.
— Я
Он мгновение постоял, возвышаясь над ней, держась за дверную ручку, словно желая сказать нечто большее.
— Джек ждет внизу, чтобы отвезти вас назад, — произнес он и открыл дверь. Она захлопнулась за ним, и Алекса услышала его голос, раскатистый и громкий даже через пару дюймов прочного дуба, приветствующий с извинениями исстрадавшихся банкиров.
Итак, при двух возможностях ей так и не удалось перейти за пределы формальной вежливости — у Баннермэна была замечательная способность ускользать от малейших признаков интимности.
Она надеялась, что понравилась ему, но чем больше думала, тем меньше была в этом уверена.
Голос в телефонной трубке был резок как у школьной учительницы.
— Я звоню вам по поручению мистера Баннермэна, — сказала женщина. — Мистер Баннермэн хотел, чтобы я спросила вас, не угодно ли вам быть его гостьей на попечительском балу в Музее искусств в следующий четверг.
Алексе почудилось, что она различает в голосе женщины легкую нотку разочарования. Вероятно, секретарша Баннермэна имела собственные соображения по поводу выбора спутницы своего шефа.
— Ну, я не знаю… — нерешительно сказала она. И правда, хочет ли она пойти с ним?
Голос на другом конце линии нетерпеливо заявил:
— Мистер Баннермэн выражал очень
По голосу женщины было ясно, что если мистер Баннермэн и поймет, то, конечно, не простит, равно как и она сама. «Почему я колеблюсь?» — спросила себя Алекса.
— Что ж, хорошо, — сказала она, стараясь, чтоб это не прозвучало слишком легко.
— Он заедет к вам на квартиру в семь сорок пять.
— Позвольте, я продиктую адрес.
— Спасибо, он у нас уже есть, — торжествующе произнесла женщина. — Всего хорошего.
И только повесив трубку, Алекса удивилась, как в офисе Баннермэна сумели так быстро узнать ее адрес — ее телефона не было в справочной книге и они не могли взять его оттуда. Потом поняла всю глупость этих мыслей. На месте Артура Баннермэна, решила она, можно получить все, что хочешь.
У Алексы было мало подруг — и, конечно, вовсе не было таких, кто знал бы, что надеть на свидание с Артуром Алдоном Баннермэном. Платья у нее были — ее образ жизни до встречи с Саймоном требовал облачаться в вечерние туалеты даже чаще, чем большинству молодых женщин, но некоторые уже вышли из моды, или были не того фасона, что подходит для вечера в Метрополитен-музее среди старух и дебютанток.