Роковое наследство

— И что же? Ты уйдешь и оставишь меня рассказывать все самому себе? — ворчливо и недовольно спросил Жеремиас.

— А зачем мне сидеть и смотреть, как вы напиваетесь? — все так же устало сказала Мариета.

— А ты знаешь, Маркус-то, он ничего. Я тебе уже говорил, что глаза у него точь-в-точь, как у Джованы?

Мариета, услышав от дядюшки про Маркуса, похолодела: чего хочет от нее старик? Искренне он говорит или хочет подловить ее? Ох, кажется, попала она в историю!

В постели Мариета все ворочалась с боку на бок и не могла заснуть, ища и не находя выхода. Вдруг рама окна стукнула, и в комнату кто-то тихонько впрыгнул. Мариета оцепенела от ужаса.

— Это я, не бойся, — раздался шепот, и она узнала Маркуса. Ничего себе, не бойся! Да она теперь как на горячих углях!

Но как только он обнял ее, она позабыла обо всех своих страхах. Все показалось ей незначащими пустяками по сравнению с их счастьем, по сравнению с их любовью. Маркус ушел от нее на рассвете, и она заснула, как младенец. Счастливый младенец.

Пришел Маркус и на вторую ночь, и на третью. И в одну из таких сумасшедших ночей, когда, уже утомленные, они лежали, крепко прижавшись друг к другу, Мариета спросила:

— А ты слышал что-нибудь о дяде Бруну Бердинацци?

— Слышал, — сонно отозвался Маркус. — Отец говорил о нем, и немало. Он считает его самым достойным и порядочным из семейства Бердинацци.

— А как ты думаешь, может, у него остался кто-то в Италии?

— Бабушка говорила, что прабабка получила письмо с известием, что у Бруну в Италии родился ребенок. Но всерьез к этому никто не отнесся. Отец, может, знает еще что-то. Только почему тебя вдруг заинтересовали старые семейные истории? У нас будет своя история, и пусть у нее будет счастливый конец!

Только с Мариетой Бердинацци Маркус чувствовал себя счастливым и не собирался копаться в семейном архиве, полном ненависти Бердинацци к Медзенга, и наоборот. Он отважился на это безумство — на ночь любви в доме старого Бердинацци, — после того как Лилиана ему крикнула: «Ты не умеешь любить! Ты никого и никогда не полюбишь!» А он-то приехал к ней, чтобы ее утешить, чтобы побыть с ней, дать понять, что и ему тяжела потеря ребенка. Как ни странно, но так оно и было. Это неродившийся малыш уже занял какое-то место в нем, в его жизни, и теперь он чувствовал какую-то пустоту и забывал о ней, только обнимая Мариету. Лилиана выгнала его. Он на нее не обиделся, но обиделся на ее матушку, которая так откровенно торжествовала. Наверняка мегера Роза заставили Лилиану сделать аборт. И мысль об этом была почему-то нестерпима Маркусу.

Он видел, что и для отца потеря внука стала настоящим горем. Чувствовал, что отец винит его в гибели ребенка, и хотел поговорить с ним.

Но решился не сразу. А когда наконец собрался с силами и заговорил о ребенке, о Лилиане, Бруну неожиданно сказал ему:

— Успокойся, сынок. Я все понимаю. И тоже мучался, как ты, но Лилиана никогда не была беременна.

— Как так? — потрясенный Маркус взглянул на усмехающегося Бруну.

— Да-да, — подтвердил отец. — Мне об этом сказала Луана. Она видела, что я не сплю ночами, и пожалела меня. Ей же сказала Лилиана, пока они были в Арагвайе. Они же подружились…

Маркус вдруг расхохотался как сумасшедший, и, глядя на сына, расхохотался и Бруну.

— Только прошу тебя, не связывайся больше не с кем, сынок, — закончил Бруну и пристально посмотрел на Маркуса.

Все это сообщил Бруну и сенатору, приехавшему выяснить, как обращались с его несчастной дочерью в доме Медзенга, и тем самым обвиняя их в произошедшей трагедии.

Сенатор опешил и не поверил. Но… пока сказать ему было нечего. Дома он приступил с расспросами к дочери. Та расплакалась, обиделась, как смеют ей не верить!

— Только врач может сказать нам правду, — решил сенатор. — Мы пойдем к врачу.

Но дальнейшее поведение дочери убедило его в правоте старого друга. Лилиана ни за что не хотела обследоваться, потом, правда, согласилась, но, как выяснилось, соврала и все-таки не пошла. В конце концов она призналась матери, что да, она и не была никогда беременна, но ей хотелось выйти замуж за Маркуса!..

Роза вздохнула с облегчением. Хотя и рассердилась про себя тоже: надо же! Столько накрутить! Что за легкомысленная девчонка!

— Пусть папа достанет мне какую-нибудь стипендию в Штатах. Я уеду учиться, буду далеко от Маркуса и все забуду, — попросила Лилиана.

Роза не могла не согласиться, что просьба дочери — это самый разумный выход из создавшегося положения. На том они и порешили.

Жудити пристально смотрела на Мариету.

— От твоей постели пахнет мужчиной! — с негодованием заявила экономка. — Теперь я думаю, что ты и впрямь Бердинацци, ведь наглости тебе не занимать! Подумать только! Проводить Медзенгу прямо в дом! Это уж слишком!

— И что ты теперь сделаешь? Пожалуешься дяде? — с недоброй усмешкой осведомилась Мариета.

— Вот еще! Очень нужно! — ответила Жудити. — Я хочу, чтобы ты наконец стала хоть что-то соображать. Ты понимаешь, что и этот парень может погибнуть по твоей милости, как погиб Фаусту?

Правоту Жудити подтвердил Жеремиас, сказав несколько дней спустя Мариете: